Русское воскрешение Мэрилин Монро

Как я и предполагал еще вчера, после речи в аэропорту Фомин начал жестко контролировать Ильича. Уже на встрече с московским пролетариатом, – рабочими завода «Серп и молот», – все микрофоны на трибуне по невыясненной причине не работали. Из-за изменений в графике мероприятий и пятничных пробок приехали мы туда не в обеденный перерыв, как планировали, а только к концу рабочего дня. Но рабочие его ждали, и громадный цех, где установили трибуну, был забит людьми до предела. Когда поднялись на трибуну, и выяснилось, что микрофоны отключены, Фомин заторопил Ильича:

– Начинайте, начинайте, рабочие ждут! У настоящего Ильича никогда не было микрофона. Вот вам это, держите.

– Что это?

– Рабочая кепка. Зажмите ее в кулак и размахивайте над головой. Так всегда делал настоящий Ильич.

Как только Ленин произнес первые слова, громадный гулкий цех вдруг сразу затих. Тысячи лиц, задрав головы из-за станков и машин, смотрели на трибуну.

– Товарищи! Рабочие! – начал Ленин, взмахнув кепкой. – Вас обманывают. Вас обрекли на жалкое, бедное существование. У вас отобрали счастье!

В этот миг Фомин, а за ним и члены политбюро на трибуне, зааплодировали. И сразу волнами, – от стоящих рядом и слышавших ленинские слова, до тех, которые стояли далеко и которые совсем не разбирали его слов, – прокатились громовые, с многократным эхом, аплодисменты. В точности, как в кинофильме «Ленин в восемнадцатом году».

– Но кто в этом виноват? Только вы сами! Вы должны бороться! – опять слова Ленина утонули в громе аплодисментов. – Но бороться с самими собой. Ваша беда в том, что вы не верите в Бога! Только в этом! Вы сами оттолкнули от себя эту радость. Вы блуждаете в темном лесу. Так выйдите, наконец, на свет Божий, откройте себя Богу. Я помогу вам, я выведу вас к нему, идите все за мной, я знаю путь в Царство божие…

Цех продолжал шуметь и аплодировать, никто ничего не слышал и не понимал, что говорил им вождь: они следили только за его кепкой в руке, как за палочкой дирижера. Я смотрел на членов политбюро и с трудом верил своим глазам: они тоже гремели в ладоши, как весь цех, и даже потрясали кулаками, каждый над своей головой. Встреча с рабочими проходила успешно. Конечно, Фомин благоразумно позаботился, чтобы микрофоны были отключены.

Субботним утром у коттеджного поселка вся дорога была забита автомашинами: в них, и в палатках у леска за обочиной, ночевали те, кто не мог расстаться с Лениным ни на один час. Еще привлекла мое внимание компания молодых людей обоего пола в желтых и оранжевых одеждах – кришнаиты, российские последователи индийского бога Кришны. Обритые наголо, они кружились в танцах, пели тихие гимны и мелодично звенели колокольчиками на руках и ногах. Они пели: «Хари Кришна, хари, хари. Хари Рама…»

Первым в коттедже я увидал Фомина.

– Где вас, Николай, носит! Сейчас выезжаем. Товарищ Ленин вчера сорвал себе на митинге голос. Погода слишком холодная. Словом – сегодня никаких для него выступлений!

– Куда едем?

– План перемещений Ленина – закрытая информация. Так вы меня поняли? Не давать Ильичу говорить ни слова с трибуны. У нас еще много митингов, но ему – ни слова! Нужно поберечь его горло до завтра. Завтра для нас – главный день. Мы с нетерпением ждем его завтрашней главной речи на стадионе.

Наверху скрипнула ступень деревянной лестницы: спускался Владимир Ильич под руку с сестрой Мэрилин. На Владимире Ильиче был, как и вчера, строгий темный костюм. Но Мэрилин была одета по-домашнему – в короткий облегающий халатик. Ленин поздоровался со мной даже не как со знакомым, а просто как с родным для него человеком. Безусловно, у Владимира Ильича была потрясающая харизма, он был настоящий волшебник. Я уже был готов за него и в огонь и в воду.

Когда все выходили из дверей, я шел последним и вдруг почувствовал прикосновение, – то была рука Мэрилин.

– Вы не можете задержаться на десять минуток? Мне очень нужно с вами поговорить.

Я невольно взглянул во двор, – все уже рассаживались по машинам. Но ее голая нежная рука уже колечком обвилась вокруг моей.

– Пожалуйста, Николай! Я доверяю только вам. Это о Сереже Есенине. Вы их всех потом догоните, я знаю, куда они поехали. Пожалуйста.

Я отвернулся от двери и послушно пошел за ней. Не отпуская мою руку, она повела меня вверх по лестнице, открыла на втором этаже дверь и потянула меня за собой. Это была ее спальня.

– Я вам сейчас кое-что покажу… А вы пока садитесь.

Садиться тут, кроме как на кровать, было негде, и я остался стоять.

– Мне девочки показали тот листок, который оставил перед смертью Сережа… Но это не его стихи!

Мэрилин рылась в тумбочке около кровати, спиной ко мне, а я молчал и только следил за ее пышными бедрами, обтянутые халатиком. Халатик был очень короток, и открывал мне весьма заманчивые места.

– Вот, читайте! Это его настоящие стихи, он их печатал в книжке.– Она протянула мне тонкую книжицу, с раскрытой пальцами странице.

Я прочитал четверостишье:

Я в сон ночной уйду, любя,

Лечу к Тебе, встречай меня.