Русское воскрешение Мэрилин Монро

Левко не вникал в детали и политику этой партии, – он мыслил иными категориями. Он только понял , что новый Ленин не устраивал коммунистов-ленинцев, тот не был настоящим коммунистом, как они все, а был неизвестно кем. Такого объяснения ему было достаточно.

Фомин опять намеками, но частью вполне откровенно, рассказал Фомину, что ожидал от Владимира Ильича много большего. Его воспитали совсем не так, как на то рассчитывал покойный генсек Юрий Андропов. Технические родители, или воспитатели клона, совершили историческую, непростительную ошибку. Этот Ленин не только не был коммунистом в душе, а наоборот, он сам был теперь опасен, как чума, для всего коммунистического движения мира. Ленин оказался йогом, а вовсе не большевиком, и этим все сказано.

Единственным образом, как этот клон Ленина мог частично искупить свою вину, или вину его технических родителей, это два-три дня постоять, желательно молча, на трибунах под красными флагами, и показать свое лицо, узнаваемое, как у суперзвезды, миллионам телезрителей по всему миру. Этого будет вполне достаточно.

Эти скрытые и коварные намеки Фомина были излишними для Левко, он все давно понял, и дал партийному боссу еще денег.

Опытный политтехнолог Фомин считал, что этого времени даже слишком много, хватило бы и одного дня. После этого мир станет другим. И он оказался прав. Когда вся страна увидала на телеэкранах знакомое до мельчайших добрых морщинок лицо, о котором слышала с детского сада и школы только самое хорошее, вспомнила об обещаниях и лозунгах его партии, то ей сразу захотелось в далекое и счастливое детство. Туда, где в телевизоре все мирно и хорошо, с работы никогда не уволят, а дадут профсоюзную бесплатную путевку или даже квартиру. Словом, как можно дальше от жестоких свобод капитализма. Уже в пятницу к вечеру во всех почти семьях страны было решено голосовать на выборах только за коммунистов. Генсек Фомин оказался вдвойне прав: хватило на все про все одного дня, и голосовать теперь будут только за них. Следующие часы жизни Ильича были теперь только опасны для общего дела.

Левко ничем себя не выдал, что начал понимать становившиеся более прозрачными намеки генсека. Но, по-видимому, тот хорошо понял, что банкир Левко на крючке, и все он прекрасно понимает, да строит девочку. Поэтому Фомин спросил напрямую:

– Нам потребуется помощь. У вас есть надежные люди?

– Я уважаю закон, господин Фомин, – ответил громко Левко, опасаясь возможной записи этого разговора на диктофон в кармане гостя. – Но для своей защиты, в рамках закона, разумеется, у нас есть служба безопасности.

– Я вас хорошо понимаю, господин Левко. Очень хорошо. Надеюсь, вы меня тоже. Тогда, быть может, мне лучше поговорить об этом с ее руководителем?

Левко ответил не сразу, но решение принял мгновенно, – положительное. Ему не понравилось только, что этот генсек желает таскать из огня каштаны чужими, то есть его, Левко, руками.

– Возможно, – ответил с задержкой Левко, – моя служба вам поможет. В рамках закона. Но главную работу вы должны сделать сами. У вас же есть дружинники!

– Я все понимаю. Вы совершенно правы, и мы давно ищем нужного человека. Но решающую роль играет фактор времени. И наши дружинники – не профессионалы.

– Тогда сожалею… – и Левко развел руками. Он умел не только играть в карты и на бирже, он умел еще заправски торговаться.

– Я вас понял, господин Левко. Мы сделаем это сами. Но мы бы не отказались от советов ваших профессионалов. Потому что, полагаю, вы, несомненно, сумеете извлечь и из этого финансовую выгоду.

– Я не знаю, о каких советах вы говорите, но, пожалуй, я дам указание начальнику службы безопасности нашего банка с вами связаться.

Разговор на этом был закончен, и генсек получил от спонсора еще денег. Что конкретно замышлял генсек, Левко узнал потом от Реброва. Узнал это в своей обычной манере: узнал и не узнал. Даже если бы эти разговоры писалось на диктофон, – он был и оставался, по его мнению, совершенно чист. Левко всегда помнил об известном банкире и промышленнике, о миллиардере, который второй десяток лет сидел в сибирском лагере и шил в цеху рабочие рукавицы. У него начальник службы безопасности, как выяснилось потом на суде, тоже не брезговал «мокрыми» делами.

Коварный план генсека Фомина в отношении Владимира Ильича Ленина заключался в следующем. Его верные партийные друзья уже несколько недель подыскивали подходящего умалишенного с соответствующей манией, – такой вариант ленинской судьбы рассматривался с самого начала. Это было бы самое радикальное. Так убивался бы не один только человек, а как бы сразу два зайца. Исчезал негодный для партийной работы клон Ленина, и возникал мощный импульс народного гнева против «оккупационных» властей, на которых, без сомнения, ложилось главное подозрение в преступлении. О явной параллели этого с провокацией нацистской партии при поджоге Рейхстага семьдесят лет тому назад, генсек не подумал.