Женщина за одним из столов уже махала мне рукой — приветливо, но очень энергично. Приталенная светлая блузка с воротничком, яркая помада, крупные кудри от домашних бигудей. Неужели она считает это красивым? Хотя на вкус и цвет… Неслышно вздохнув, я отправилась к ней. Присела рядом со столом на простецкий деревянный стул для посетителей, вроде тех, какие, думаю, в России и сейчас можно найти в любом заброшенном доме культуры или заштатной библиотеке. Что-то и впрямь не очень смахивает на рай… Или так выглядит наша национальная версия?
— Имя? — помахавшая мне рукой дамочка хоть и улыбалась, но задавала вопросы громко, почти криком, иначе её и услышать было бы нельзя. При этом она ловко заполняла машинописную анкету на массивном ундервуде, внося свой вклад в общий шум. — Фамилия? Отчество? Дата рождения? Национальность? Место последней регистрации? Семейное положение? В какой партии состояли? Судимости были?
Так, а теперь самое важное! — мадам отодвинула машинку в сторону, взяла в руки листок бумаги и карандаш. — Вы, Алла Сергеевна, как родившаяся в 1991 году, автоматического права пребывания на Советской Земле не и-ме-ете! Поэтому вам необходимо сообщить, что хорошее вы для нас сделали! Пожалуйста! Прошу! Я записываю!
— Хорошего? — пролепетала я. — Для вас — это для кого?
— Для Советской власти! Для торжества коммунизма на планете Земля! Что за глупые вопросы, в самом деле!
— Я… я прочитала лекции о двух советских песнях, Матвея Блантера и Александры Пахмутовой, — сообразила я не сразу.
— Что ж, негусто, ну давайте посмотрим, насколько вытянет, — ничуть не удивилась сотрудница Управления. — Хвалю, что не соврали, как эти… эмо-коммунисты.
— Эмо-коммунисты?
— Ну, знаете, сёминцы, удальцовцы, грудининцы и иже с ними. Последнее время валом валят… Длительность?
— Извините?
— Длительность ваших лекций, длительность, говорю!
— Сорок пять минут, да ещё два семинара по столько же.
— Количество студентов?
— Восемь…
— Негусто, гражданочка!
— Но зато они были на английском языке! — вспомнила я.
— А! Это уже кое-что, это повышающий коэффициент 2,5… или 2,8… Нет, всё равно так не вспомню… — Придвинув к себе толстенный справочник, мадам долго искала ставку повышающего коэффициента, беззвучно шевеля губами. Затем начала крутить ручку звонкого арифмометра, записывая карандашом промежуточные итоги. Объявила через минуту:
— Готово! Алла Сергеевна, сообщаю вам, что вы получаете восемнадцать рублей сорок пять копеек и девять талонов на питание. Да, не разгуляешься, но недельку-другую протянете. Всё что могла! — послюнявив пальцы, она уже ловко отсчитывала зеленые «трёшки» и твёрдые картонные талоны.
Деньги я, подумав, взяла, вместе с одним талоном — а восемь отодвинула:
— Спасибо, мне не понадобятся. Я здесь на пару часов всего…
— Как это — на пару часов?! Вы… вы что, не умершая, что ли?!
— Нет, — извинилась я, чувствуя себя неловко за такое упущение с моей стороны. Я — этот… психонавт…
— Психонавт?!
Застыл на секунду стрёкот пишущих машинок и лязг арифмометров, так что каждый смог услышать одинокий крик измученной сотрудницы на другом конце операционного зала:
— Какой ты, к лешему, коммунист, гнать таких «коммунистов» надо ссаными тряпками отсюда! Ой! Извините…
Женщина за моим столом, вышла, оправила юбочку, протянула мне руку, встряхнула мою ладонь чисто мужским крепким рукопожатием:
— Здравствуйте, товарищ психонавт! С прибытием! Извините, сразу не признала… Позвольте, я вас провожу в ваш отдел. Вам повезло: Сергей Павлович здесь бывает по понедельникам, вы ещё застанете!
Из-за самой обычной, обитой чёрным дерматином дверью с табличкой «Отдел психонавтики» (вы подумайте, они здесь всё предусмотрели!) доносились возбуждённые голоса. Я попробовала было постучать, но мягкая обивка гасила всякий звук. Пришлось мне войти без стука.
Кабинет, достаточно большой, выглядел как нечто среднее между конторой и провинциальным конструкторским бюро: два письменных стола, доска для мела на стене, этажерки с книгами, два кульмана.
— …А вы не понимаете, Иван Антонович, что люди не летают как птицы, нет? — напористо допытывался крупный жизнерадостный дяденька лет пятидесяти, которого я для себя назвала «толстяком» (он не был по-настоящему толстым — просто крупным человеком).
— А вы не понимаете, Сергей Павлович, что вот здесь, в нашем мире, они очень как раз летают, и как угодно они здесь летают? — спокойно возражал ему мужчина с выразительным строгим профилем.
— Но вы не можете посылать экспедицию без технических средств, вам это непонятно? Голыми вы их отправите, что ли?
— «Технических средств»… А вы, уважаемый Сергей Павлович, из какого такого материала будете лепить ваши технические средства? Вы хоть осознаёте, что здесь совсем другая материальность?
— Вы как были фантастом-прожектёром, так и остались прожектёром, с вами невозможно работать, тьфу на вас!
— А вы как были исполнительным советским чинушей, который ссылку от таракана усатого съел и не поморщился, так и остались этим… принцем Госплана, передовиком-затейником. Плюйтесь, плюйтесь! Мне-то что!