Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Вопрос о том, допустим ли красный в нравственном воспитании детей, напрашивается сам собой. Допустимо ли рассказывать детям о подлинном характере общественных процессов, как мы сами их воспринимаем? Можем ли мы — если и нечасто — просить детей принять полную ответственность за то, что требуется сделать, или совершить нечто за гранью их возможностей (если нет больше никого, кто мог бы с этим справиться), или — в самом крайнем случае — пожертвовать своей жизнью ради жизни других людей? Советская литература для детей склонялась к положительным ответам на эти вопросы — стóит прибавить, что к концу советского периода это происходило всё реже и реже, — даже если и соглашалась с тем, что подросток «в красной зоне» является нежелательным отклонением от естественного порядка вещей, допустимым лишь в крайних обстоятельствах, тогда, например, когда на кону стоит физическое выживание целого народа. Буду рада узнать ваши собственные ответы на эти вопросы примерно через полчаса.

Но, продолжает второй куплет, имеется другой ветер, ветер перемен. Он явится и устранит все злые ветра. Он положит конец нашим изменам, нашим разлукам с любимыми, нашим мелочным обидам. Цвет переключается на зелёный, и вы в качестве ответственного родителя можете выдохнуть. Вы не можете, впрочем, этого сделать, если вы — один из моих студентов, который собирается подумать о смысле этой песни, а не просто эмоционально согласиться или не согласиться с ней.

Что такое ветер перемен, который обещает нам песня? Политическое прочтение метафоры, само собой, очень соблазнительно: параллель с Wind of Change, знаменитой балладой группы Scorpions, написанной в 1990 и радующейся закату Советского Союза, очевидна. На краткий миг человеческой истории нам всем показалось, что противоречия между российской и североатлантической культурами сняты и забыты. Позвольте напомнить вам знаменитый риторический вопрос, которым задаются Scorpions.

Мог бы помечать,

Что будем мы близки — как братья?

Но счастливого слияния двух культур в одну, «конца истории», пользуясь выражением Йошиширо Фрэнсиса Фукуямы, ныне живущего американского писателя и политолога, не случилось, и мне крайне интересно узнать, кто, по вашему мнению, ответственен за то, что этого слияния не произошло.

Должна заметить, впрочем, что такое упрощённое прочтение второго куплета плохо согласуется со смыслом первого, да и с общей атмосферой фильма. Да, иные советские фильмы действительно посылали своим зрителям политические сигналы, но, думаю, «Мэри Поппинс, до свиданья» можно смело исключить из их числа. Такое поверхностное прочтение заставляет меня вспомнить известный Интернет-мем с лошадью, зад которой прорисован очень тщательно, а голова — схемообразно, даже по-детски. Советские детские авторы, чем бы ни занимались, не «гнали порожняка».

Так что же такое — ветер перемен? Это, если использовать «непростительно устаревшую терминологию», — второе пришествие Христа: единичное событие в человеческой истории, после которого мир «переменится физически». Сомнительное истолкование песни для детей, скажете вы, — но не невозможное, если принять во внимание, что «ветер перемен» ещё ни разу не приходил, что его явление навсегда положит конец злу нашей жизни. Этот новый ветер предсказан как однократное пришествие, а не как что-то повторяющееся. Единственное, что повторяется в веках, — это злые ветра наших потерь: они есть сейчас, они были всегда, но с какого-то мига их больше не будет.

Безусловно, «сомнительная» — ещё слишком мягкий эпитет для моей рискованной попытки нагрузить «ветер перемен» советской песни именно этим смыслом. Само собой, вы можете отбросить моё прочтение второго куплета, как и вообще идею второго пришествия Христа. Но есть маленькая проблемка: отбрасывая эту идею, вы отбрасываете и все надежды на фундаментальное изменение человеческой природы к лучшему — и соглашаетесь быть носимым злыми ветрами мелочных обид во веки веков, пока Земля вертится. В другой книге дост. д-ра Уильямса я наткнулась на место, которое — или мне только кажется так — отлично объясняет то, что я сейчас пытаюсь вам сказать.