Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— Нет. А он грубый? Извините за грубость, — откликнулся Адам так же спокойно, как будто просил извинения за какой-нибудь пустяк вроде неправильно посчитанной сдачи. — Синдром Аспергера. Вы знаете, что это такое?

— Да, знаю, — пробормотала я. Во мне поднялся глухой гнев: почему тьма этих больных и убогих, как только им указывают на их вопиющую грубость, сразу прячутся за ширму своих болезней? Но как поднялся во мне этот гнев, так почти сразу он и остыл: сидящий передо мной студент действительно не понимал, в чём дело. Мучительно и бесполезно рассуждать об аромате цветов или зловонии перед тем, кто с детства лишён чувства запаха. — Никогда не собиралась подвергать опасности ваши отношения, но не думаю, что меня нужно делать ответственной за…

— Я этого не сказал, — спокойно пояснил Адам. — Никаких собственнических инстинктов. Вы или я — всё равно. Просто хочу его счастья. Хочу эффективно способствовать. Поведение другого типа можно освоить. Иную физиологию освоить нельзя. Понимаете? Гипотеза: секс с женщиной — одинаково, как секс с мужчиной. Невалидна без доказательств. Извините, но…

— «Извините, но» что? — не поняла я.

— Ищу доказательства.

— Вы хотите сказать, что вам нужны доказательства для вашей гипотезы, которая утверждает, что секс с женщиной ничем особенным не отличается от секса с мужчиной? — расшифровала я его машинно-экономные до неграмотности предложения, заодно успев понять, что Адам вовсе не из неуважения к собеседнику забывает подлежащие и глаголы, а потому, что с точки зрения машинной эффективности его предложения совершенно достаточны.

— Именно.

— Вы ведь не ожидаете от меня, что я предоставлю вам эти доказательства? — жалко попыталась я сыронизировать.

Лучше бы я этого не делала! Люди вроде Адама глухи к иронии.

— Ожидаю, — бесстрастно и нагло сообщил мой ученик.

— Простите, что? — не поверила я своим ушам.

— Ожидаю, — подтвердил он. — Вы можете их дать как существо женского пола, а я или Патрик — существо мужского пола.

Я почувствовала, что мне не хватает воздуха. А он — нет, он не шутил. Нужно быть полностью отбитым на голову, беспримерную дерзость нужно иметь, чтобы предлагать такое в качестве шутки или провокации, да и то характера не хватит. Нет, здесь и не пахло шуткой! Адам вполне серьёзно предлагал мне, значится, надёжный и эффективный экспериментальный способ установить, есть ли в физической близости между мужчиной и женщиной некий компонент, который отсутствует в однополых отношениях, и это всё — ради блага, так сказать, своего любимого человека, а также торжества научной истины.

— Нечего стыдиться, — подтвердил он свою положительную серьёзность, увидев, что я не тороплюсь с ответом. — Минимальные усилия с вашей стороны. Ожидаются важные результаты. Зачем сомневаться?

[4] культурных марксистов

[5] Патрик, дружок, думаю, нам нужно поговорить. Это касается Адама, который подошёл ко мне сегодня с очень необычной просьбой, причём «необычной» — довольно бледное слово для неё. Я дома. Вы ведь знаете мой домашний адрес? Тётя А.

[6] — Что… что произошло?

— Вы, это, лучше сядьте, — ответила я уклончиво. Сидячих мест было не так много: два табурета и кресло-шезлонг, мой «снаряд для психонавтики». Руководствуясь принципом «Лучшее — гостю», я усадила Патрика в это кресло, хотя он и пытался слабо протестовать, а сама села на табурет, положила ногу на ногу, соединила на колене пальцы в замок и стала рассказывать, чтó, собственно, случилось.

Я пыталась быть отстранённой, ироничной, даже насмешливой, иначе бы мой рассказ слишком смахивал на жалобу, и у меня почти получилось. Или не совсем… Глаза Патрика всё ширились, а сам он в этом кресле всё больше напоминал гигантского испуганного кузнечика. Мне было жаль разочаровывать эти его внимательные обеспокоенные глаза своей легковесной иронией, и против воли мой рассказ сам собой звучал всё серьёзнее. Я закончила. Патрик некоторое время потерянно наблюдал какую-то точку на полу, прежде чем неуверенно, будто на ощупь, пробормотать:

— Думаю, я должен извиниться за него… и…

— Не обязательно: вы ведь не можете отвечать за всё, что он думает или говорит, — заметила я.

— Да, но… Видите ли… Дело в том, что… Дело в том, что мои извинения не имеют значения, потому что происшествие ужасно… и отвратительно… и я даже не знаю, почему…

Я хотела спросить что-то, может быть, «В самом деле?», но удержалась от реплики.

— Я просто так чувствую, — продолжал Патрик, — и, знаете ли, недели две назад я бы так не посчитал. Потому что теоретически —

— Потому что, рассуждая теоретически, в его идее не было ничего особенно дурного или нелогичного, — подхватила я, едва улыбаясь.

— Да, — согласился Патрик, не замечая вопиющей невежливости и даже комичности фразы. — Я знаю, как дико это звучит, — тут же оговорился он и без всякой связи с предыдущим спросил меня: — А что вы думаете: люди с синдромом Аспергера — эмоционально ущербны?

— Откуда же мне знать? — растерялась я. — Я не в той позиции, чтобы судить, и…