Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Песня Розенбаума — это не настоящая «страшилка», точно так же, как «готические триллеры» Достоевского — не настоящие детективы. С самого начала «Преступления и наказания» мы уже знаем, кто убил старуху-процентщицу, поэтому расследовать нечего, интрига отсутствует. Равным образом и «Вещая судьба» не пугает нас никакими настоящими ужасами. (А может быть, и пугает — о чём я скажу позже.) Здесь нечему ужасаться. Никто не умирает и не получает серьёзных травм — просто-напросто мужчина средних лет обнаруживает, что у него, как и у других, есть седина, что он, как и прочие, стареет, что он, как и все, умрёт. Эта банальность не способна дать сюжет захватывающему фильму ужасов; единственная драма, для которой она годится, — грустная драма нашей жизни. У меня тоже есть несколько седых волос, что, полагаю, делает меня менее востребованной на ярмарке тщеславия нашей жизни. Между прочим, аллегория ярмарки тщеславия восходит к «Пути Паломника», произведению Джона Баньяна, английского писателя и пуританского проповедника, жившего в XVII веке, а вовсе не к Уильяму Мэйкпису Теккерею, как многие из вас думают.

Или, может быть, старение и в самом деле является трагедией! Вообразите наиболее ужасную ситуацию, которую вы только способны представить: смертельную пандемию, или атомную войну, или другую похожую всемирную катастрофу. Даже в случае такой катастрофы каждый из нас умрёт только однажды. Попытайтесь в полной мере осмыслить эту простую истину, а именно то, что даже мировая война, если смотреть на неё лишь с личной точки зрения, не является более болезненной, чем смерть от старости, которой мы совершенно не способны избежать. Более того, такое всемирное гибельное несчастье, возможно, будет менее болезненным для нас, чем смерть от старости, осложнённая многочисленными болезнями, при которых — позвольте процитировать из самого свежего мюзикла Стинга —

[в]ы привязаны к насосу и дыхательному аппарату,

К рентгеновским установкам, и анализам, и мониторам медицинских приборов;

Вас, голодного, разбудят, спросят: «Как вы себя чувствуете?» —

А после начнут пичкать таблетками и барием,

и когда

[в]ы лежите на операционном столе, словно кусок несвежего мяса,

А вас режут на части и протыкают насквозь,

И жарят живём — всё с пожеланиями вашего здоровья,

— в то время как смерть во время войны мгновенна и почти безболезненна.

Тот факт, что каждый из нас непременно умрёт, стал откровением для Льва Толстого во время его пребывания в Арзамасе, городе в Нижегородской губернии. Это событие хорошо известно в истории русской литературы под названием «арзамасского ужаса». Знаю: то, что я говорю, содержит в себе элемент комичного, ведь звучит это примерно как «Всемирно прославленный автор внезапно узнал, что дважды два равняется четырём — и для него это стало открытием». Но, пожалуйста, не спешите смеяться надо Львом Толстым: лишь ограниченное число людей на самом деле способны пройти через эмоциональное принятие собственной смерти в то время, пока они вполне себе живы и не очень стары. Не уверена, что принадлежу к этим людям — что до вас, я даже не уверена в том, что вы когда-либо пытались представить собственную смерть. Мои рекомендации в отношении дополнительной литературы по теме — это «Арзамасский ужас: образец психопатологии Толстого», статья за авторством Даниэля Ранкур-Лаферьера, опубликованная в сборнике «Толстой на кушетке психоаналитика» в 1998 году (издатель — Палгрейв Макмиллан). Пожалуйста, не забудьте ответить на вопрос «Согласны ли вы с тем, что Даниэль Ранкур-Лаферьер говорит о психопатологии Льва Толстого? Почему да или почему нет?».