— Одобряю вашего выбора. Я мог это угадать…
Взмыли верх руки дирижёра, закружилась в воздухе трогательная мелодия старого вальса — и я в танце с неуклюжим Комбатом (он первые секунды боялся и шаг сделать, но быстро учился).
— Смотри, — шепнула я ему на ухо, — ведь это тоже британец. И музыка — тоже их. Они нам не враги, понимаешь?
— Понимаю, Аля, — отозвался Комбат. — Я ведь не фанатик, не идиот, не этот… с одной извилиной в голове. Я уже здесь понял: они там, у себя, как мы, тоже воюют, со всей этой… международной шайкой-лейкой. Только они обороняют последние очаги, а мы стоим одним фронтом от юга до севера, ясно?
— Линия — это просто Линия? За ней есть земля?
— Конечно есть, Алька! Глупости говоришь… Там, на восток, дальше… Что мы защищаем, по-твоему? Пустое пространство? Пойдём, покажу…
Оркестр играл новые вальсы, а мы, оставив танцплощадку позади, поспешили дальше через берёзовую рощу — и вдруг вышли на её восточную опушку. Я так и ахнула, увидев небо: огромное, начинающее темнеть, таящее в себе еле видные пока бледные звёзды, как древесные почки таят в себе листья. Вообще, небо в этом мире, каким бы оно ни было, всегда оказывалось значительнее земли.
— Смотри, — тихо сказал Комбат, показывая рукой на восточный горизонт, где постоянно меняли причудливые формы нежно-многоцветные облака: то ли древние соборы, то ли сказочные терема, то ли Кремлёвские башни. — И Советский Рай, и Святая Русь, и Русская Голгофа — всё там.
— А вы можете туда уйти, каждый из вас?
— Не нравится мне эта белая звезда, — ответил Комбат не относящейся к моему вопросу репликой.
— Почему?
— Белая потому что. Значит, вестовой от… оттуда, в общем. От начальства. Извини, я отойду…
Звезда, спикировав, ударилась в землю метрах в ста от нас и превратилась, как я могла отсюда увидеть, в рослого ладного мóлодца в шитом золотом белом кафтане и сафьянных сапогах с загнутыми носами, этакого Финиста-Ясного-Сокола. Комбат побрёл к вестовому; на его фоне он казался совсем маленьким. Я присела в траву, наблюдая за их неслышным мне разговором.
Холодная змеиная кожа коснулась моей руки — я почти не испугалась.
— А он хорош, правда? — прошептала Змея: в этом мире она выглядела как обычный, ничем не примечательный Уж. — Здравствуй.
— И тебе не хворать… Да, ещё бы! Скажи мне, Уж: ведь Линия Фронта — не самый высокий мир, правда?
— Не самый. До рая ему далеко, хотя это и не ад, конечно.
— Почему он здесь остаётся столько лет подряд? Разве это справедливо?
— Какой глупый вопрос… Спроси его самого. Увидимся!
Разговаривая со Змеёй, я прозевала момент исчезновения мóлодца в белом кафтане — Комбат уже возвращался ко мне через поле, слегка расстроенный.
— Что — всё очень плохо? — посочувствовала я ему издалека.
— Да не, не очень… Новое наступление послезавтра, какую-то шайтан-машину против нас выкатят… Ничего, прорвёмся… Звездопад ещё сегодня ночью — не люблю…
— Почему ты не любишь звездопады?
— Долго объяснять… Пойдём у меня в землянке посидим, а?
В личной землянке командира батальона, в отличие от штабной, окон не было совсем, зато имелась керосинка и железная печурка. Присев рядом с топкой на корточки, Комбат быстро и умело разжёг огонь.
— Ловко у тебя получается, — похвалила я.
— А, тоже мне искусство… Аль, ты… — Комбат присел на длинный деревянный ящик, служивший ему постелью; мне для сидения достался ящик поменьше. — Ты признайся: не просто ведь так здесь? Ищешь кого-то?
— Да — как ты угадал, чёрт возьми?
— Я и раньше умел, на Земле: ты или человека сразу видишь, или он тебя предаёт, а если он тебя предаёт, ты подставил людей, ты не командир, поэтому надо сразу видеть.
— Я ищу человека по имени Азуров…
— Я помню Азурова, — без удивления ответил Комбат. — Хороший мужик, спокойный. Он у нас в батальоне служил две недели; взяли как-то «языка» — он допрашивал. Я от него словечек-то этих нахватался, «селебрити» и тэ дэ. Думал, знаешь, даже курсы английского языка для бойцов устроить, чтобы он вёл, да не успел…
— Он… погиб?
— Да всё хорошо с твоим Азуровым, не кипишуй! Словил звёздочку и поднялся.
— Как это — «словил звёздочку»?
— Тебе пусть Саня покажет или там кто ещё, на личном примере, ему как раз уже срок выходит, а я не люблю об этом… И, как его, можно тебя ещё спросить, Аль? Ты значит… очень любишь этого человека?
— Не знаю… — растерялась я.
— Ты… сколько миров прошла, пока его искала?
— Ваш — третий…
— Ну вот, а говоришь — не знаешь…
Потрескивали дрова в печке, трепыхался язычок пламени в «Летучей мыши».
— За танец спасибо, — негромко произнес Комбат, не глядя на меня. — Не помню, когда последний раз танцевал. Здесь так вообще ни разу, наверное…
— Милый мой человек, что я могу для тебя сделать? — ответила я с большим чувством.
Комбат поднял на меня глаза — снова он, вопреки его зрелости и боевому опыту, мне показался совсем юным, почти мальчишкой…
У входа в землянку негромко кашлянули.
— Входи, Прохор, — скомандовал Комбат грубовато, с видимым облегчением. Смущённый Саша-Прохор сделал шаг вперёд, выступив из тени. — Хочешь чего от меня?
— Так точно, потому что… там звездопад начался, командир.