Рыба на мелководье

"Скоро в Таргерте начнёт твориться что-то очень нехорошее, и я не хочу при этом присутствовать, – думал Тьюкс, приплясывая вниз по лестнице. – Мне неизвестно, кто такие эти вайчеры, но думается, и хорошо, что неизвестно". В сумрачном и неуютном королевском погребе не было никого, кроме подтекающих больших бочонков, стоящих на толстых брёвнах, и многочисленных шкафов и полочек. "Две слева, теперь туда, вглубь". Тьюкс протиснулся между круглыми стенками бочек и увидел свою старую потрёпанную лежанку. Рядом валялись все дорогие ему ценности. Плохо набитая небольшая подушка скрывала под собой деревянную флейту. Тьюкс поднял её и издал пару мелодичных звуков. По погребу раскатилась тоскливая музыка, но сегодня Тьюкс не хотел нарушать тишину, потому спрятал флейту в небольшой мешок. Туда же он положил и несколько медных монеток, совсем запылившихся, никогда раньше Тьюкс не платил деньгами. Еду подавали два раза в день, а бочки делились с ним разнообразными винами, навевающими приятные сновидения. Тьюкс прихватил подушку и выскользнул из погреба.

Он миновал пьяную стражу, что веселилась уже несколько дней подряд, и шмыгнул в незаметную дверку, которую почти полностью скрывала массивная лебёдка. Долгие месяцы она покоилась так и не тронутой. С исчезновением короля ворота, ведущие в поместье Ксо, перестали отворяться, а взволнованный люд проникал внутрь через запасные ходы, из-за чего ещё больше распалялся. Но об этой двери помнил, наверное, один лишь Тьюкс.

Он попал в кухонный особняк поместья Ксо в юбке кухарки-матери, ещё когда был несмышлёным ребёнком, умеющим лишь смеяться над всем, что видит. И за время, проведённое в поместье Ксо, этого умения он не утратил, даже более того, это стало единственным занятием, стоящим его внимания.

– Тю! Да дитятко моё из ума выжило! – как-то раз всплеснула руками кухарка. С тех пор она и звала сына Тьюкс. Разряженные придворные дамы, знатные господа, высокомерные богатеи-болтуны казались ему столь вопиюще нелепыми, что он не нашёл для себя лучшего, чем осыпать их колкостями. Все, правда, думали, или, по крайней мере, хотели думать, что Тьюкс безумен, и ему не место в поместье, но гнать его никто не осмеливался, ведь поколотить безумца за его насмешки – и есть очевиднейшее подтверждение правдивости его слов. После смерти матери Тьюксу позволили остаться в кухонном особняке, но постель его перенесли в винный погреб за бочки, ибо во сне Тьюкс частенько заливался сумасбродным смехом.

Высокая каменная лестница уводила Тьюкса от ворот поместья куда-то вниз, в темноту. По ней могли бы идти восьмеро вряд, но этой ночью один лишь Тьюкс ступал по её ступеням. Он шёл и шёл. В густой озёрной дымке проявлялись полуразвалившиеся крыши невысоких деревянных домиков, но Тьюкс не смотрел на них. "Этот глупец и вправду повинуется своим подданным. Нельзя здесь оставаться".

У подножия лестницы начиналось озеро Ксо. Поместье отгородилось им от горожан, а сзади укрывалось за высокой каменной стеной, сложенной из крупных булыжников, в основном красновато-коричневых и тёмно-зелёных. Переплывать озеро разрешалось только на специальных гостевых лодках, но значимость большинства законов была утеряна вместе с королём Ойаем, потому взволнованный люд использовал собственные лодки для того, чтобы из недели в неделю посещать особняк его ясности. Да Тьюкс и не намеревался возвращаться сюда, потому он взял одну из лодок пирующей стражи, что были привязаны к давно забытому причалу. Тьюкс изредка поглядывал на покосившиеся деревянные хибарки, но большую часть времени он всматривался в темнеющую недружелюбную гладь воды. Когда-то он видел озеро Ксо из окон кухонного особняка, но это было так давно, что Тьюкс уже и забыл, как оно выглядит. А приятный ненавязчивый аромат рыбы и плесени, доносящийся некогда с озера вблизи был столь отвратительным, что Тьюкс еле сдерживал приступы рвоты. У противоположного от поместья берега, заросшего высокой и кое-где примятой травой, в воде плавали кучки каких-то старых тряпок.