Рынок удобных животных

Узникам нечего было предложить собаке – они были такими же бедными и голодными, как и Бобби. Оставался лишь «этический дар» утешения, которым они могли обмениваться друг с другом. Встречая Левинаса и других узников, пес «делал паузу в своей борьбе за существование, чтобы побыть с заключенными и предложить им, что мог: свою витальность, энтузиазм и расположение»512. В этих паузах просвечивает выбор, который Левинас приписывает исключительно человеку. «Живое существо борется за жизнь. Цель его бытия – быть собой. Однако с появлением человека – и это вся моя философия – возникает нечто более важное, чем моя жизнь, и это жизнь другого человека. Это неразумно. Человек – неразумное животное», – говорит Левинас в интервью 1968 года, рассуждая о способности животного к этическому отношению513. Современные исследования природы альтруизма размывают традиционную линию раздела между животным и человеком, показывая, что самоотверженные поступки людей не всегда являются следствием этического суждения: жест, который мы склонны оценивать как реализацию этического выбора, может иметь иное значение для того, кто его совершил. Интерпретация поступков животных также может быть неверной: Заксер приводит в пример случаи выкармливания чужого потомства и стерильные касты, которые в 1990‐е годы оценивались как альтруизм на благо вида, но впоследствии получили объяснение как поведение в рамках родственных отношений, ориентированное на передачу «семейных» генов514. В интерпретации действий животных из‐за непонимания природы их поведения легко ошибиться. Для Левинаса реакция Бобби на его появление стала воодушевляющим актом признания достоинства его человеческой жизни, но радостное волнение пса при встрече с узниками могло быть следствием эволюции и онтогенеза, закрепившим реакцию доверия к людям как источнику ласки и еды. Это не значит, что животные не способны к самоотверженным поступкам, например к спасению жизни, однако их намерения могут отличаться от человеческих.

Возможно, Трико без колебаний бросается спасать мальчика из‐за привязанности к нему, а может, ему помогает врожденный инстинкт защитника. Так или иначе, в момент серьезной опасности монстр превозмогает страх перед стеклянными витражами, чтобы помочь своему компаньону. Саттнер и Мюррей рассматривают этот эпизод как знак развития глубокой привязанности животного к протагонисту и подчеркивают, что не каждому удается пережить этот момент, – геймплей оценивает игроков по качеству ухода за Трико и в зависимости от результата позволяет получить «бонусные» впечатления515.

Когда зверь измотан, ранен или впадает в панику, его «лицо» проявляется в ритме дыхания, движениях, звуках, выражении глаз и позволяет игроку увидеть в нем другого, нуждающегося в поддержке. По мере развития сюжета непрерывная ротация ролей – агента и реципиента этического отношения – делает каждого из двух персонажей одновременно и субъектом, и объектом заботы. В этом контексте сотрудничество мальчика и Трико постепенно перерастает во взаимно трансформирующий опыт, который по определению отрицает формирование иерархии власти. В этом открытом и подвижном родстве позиции Трико и мальчика не могут быть противопоставлены друг другу, но также не являются идентичными. Каждый из них обладает индивидуальностью, «ни один из них не „выше“ и не „ниже“ другого; на самом базовом уровне они связаны латерально», то есть находятся в симметричных отношениях партнеров516.

В стремлении выделить ключевые факторы, способствующие раскрытию потенциала этого «радикального сообщества», я думаю о продолжительности и близости контакта Трико и игрока, обусловленных спецификой геймплея. На вопрос, должно ли животное «обладать даром речи, чтобы приобрести „лицо“ в этическом смысле», Левинас ответил, что лицо животного открывается человеку не сразу517. Это замечание подчеркивает, что процесс обретения животным «лица» в отношениях с людьми требует времени и на практике является эффектом созерцательного видения. Этический поворот к нечеловеческому другому требует времени, сосредоточенности и терпения. Это условие вступает в конфликт с современным императивом круглосуточной продуктивности – работая ради работы, люди все реже взаимодействуют с животными-компаньонами, даже если постоянно находятся рядом.