Рыцарь, или Легенда о Михаиле Булгакове

Глава восьмая. ВНЕЗАПНАЯ МИЛОСТЬ

ТУТ В ЕГО ДОМЕ трещит отремонтированный как раз телефон, и это такого рода звонок, что чуть было не доводит до трагического исхода, настолько неожиданен и прекрасен этот звонок. Эх! Эх! Каждый бы день раздавались такие звонки!

Сначала об этом невероятном и необъяснимом событии вспоминает администратор театра, которого он впоследствии превратит в непревзойдённого виртуоза, в незабвенного Филю:

“Ясно хранится в памяти день, когда в доме К.С. Станиславского раздаётся телефонный звонок члена Комиссии по руководству Большим и Художественным театром А.С. Енукидзе, задавшего вопрос, сможет ли театр примерно в течение месяца возобновить “Турбиных”. Да, да, конечно! Созваны дирекция, режиссёрская коллегия, постановочная часть, и тотчас же все принялись за работу по восстановлению спектакля. Я немедленно позвонил Михаилу Афанасьевичу домой. И в ответ после секунды молчания слышу упавший, потрясённый голос: “Фёдор Николаевич, не можете ли вы сейчас же приехать ко мне?” Я помчался на Пироговскую. Сколь памятна всем нам эта квартира в полуподвальном этаже небольшого двухэтажного дома! Сколько здесь прошло радостных и прекрасных встреч молодых актёров с автором, какие мечты рождались в тепле и уюте комнаты писателя и о предстоящем показе “Турбиных” и о новых пьесах, задуманных им! Как праздновалась премьера! Вот я на Пироговской, вхожу в первую комнату. На диване полулежит Михаил Афанасьевич, ноги в горячей воде, на голове и на сердце холодные компрессы. “Ну, рассказывайте, рассказывайте!” Я несколько раз повторяю рассказ и о звонке А.С. Енукидзе, и о праздничном настроении в театре. Пересилив себя, Михаил Афанасьевич поднимается. Ведь что-то надо делать. “Едем, едем!” И мы отправляемся в Союз писателей, в Управление авторских прав и, наконец, в Художественный театр. Здесь его встречают поздравлениями, дружескими объятиями и радостными словами...”

Именно в этой последовательности, мой читатель, именно в этой! В сущности, как тут унизительно, как тут оскорбительно всё, с самой первой минуты. Вы только представьте себе: Енукидзе звонит, Станиславский созывает дирекцию и коллегию режиссёров, настоящий праздник в театре, поскольку на сцену возвращается блестящий спектакль, тотчас принимаются восстанавливать принёсшие истинную славу “Дни Турбиных”, однако ни одна живая душа не вспоминает о несчастном, больном, затравленном, позабытом и всеми оставленном авторе. Станиславский не удосуживается снять трубку и позвонить. Ни один из этих прекрасных актёров, которых вознесли на вершину успеха именно “Дни Турбиных”, которые дни и ночи просиживали в уютном кабинете писателя и теперь позабыли дорогу туда, не хватает такси и не мчит сломя голову на Пироговскую, к небольшому двухэтажному дому. Нет, нет и нет, тысячу раз! На Пироговскую, да и то какое-то время спустя после всех этих гремящих громом событий, отправляется администратор, и опять-таки отправляется лишь после того, как потрясённый, едва от разрыва сердца не погибающий автор об этом по телефону умоляет его. Эгоистичные, нечуткие, жестокие люди! Потом, разумеется, поздравляют и заключают в дружеские объятия, так ведь это потом, когда пропущена счастливая минута дружеского участия. И он едет в Союз писателей, в Управление авторских прав и лишь после этих необязательных, на ходу выдуманных визитов в свой прекрасный, в свой любимый, в свой уже едва переносимый театр.

А вот как он описывает это знаменательное событие сам, поостыв, глубоко затаивши в сердце обиду. Оказывается, предварительно, разражается событие прямо мистическое. Весть свыше подаётся именно через ту самую домработницу-дуру с круглым лицом.

“15-го около полудня девица вошла в мою комнату и, без какой бы то ни было связи с предыдущим или последующим, изрекла твёрдо и пророчески: “Трубная пьеса ваша пойдёть. Заработаете тыщу”. И скрылась из дому. А через несколько минут — телефон...”

Очень не хочется верить, что эту замечательную историю он в прекрасном расположении духа придумал потом, когда в самом деле прозвонил и отзвенел телефон, однако, если даже придумал, то придумал красиво и славно. Отлично придумал. Я восхищен.

Самый же факт впоследствии излагается так:

“15-го числа днём позвонили из Театра и сообщили, что “Дни Турбиных” срочно возобновляются. Мне неприятно признаться: сообщение меня раздавило. Мне стало физически нехорошо. Хлынула радость, но и сейчас же и моя тоска. Сердце, сердце!..”

И затем звучит слабым намёком, как он был оскорблён:

“Далее — Театр. Павел Сергеевич, мою пьесу приняли хорошо, во всех цехах, и смягчилась моя душа!..”