Рыцар свабоды

Лосеў. Его не сломил длительный голод. Более того, после принудительного голода он объявил добровольную сухую голодовку и готов был умереть и, пожалуй, умер бы, если б мы не прекратили экзекуции над его невестой.

Шалгуноў. Это на него похоже. Как утверждал один из арестованных, «Каліноўскі быў адным з найшляхетнейшых» людей Белой Русии: образованный, чистый, полный внешнего благородства, разума и добропорядочности.

Лосеў. Отсюда и авторитет, и влияние на самые широкие слои населения края.

Шалгуноў. Он бесспорно предан своему делу. Человека этого нельзя ни испугать, ни сбить с толку. Красивая фигура, но искривлённая чужими, не нашими влияниями…

Мураўёў. Я не понимаю вас, господа! Так нам что, при жизни памятник поставить этому рыцарю с вашей подачи?!

Шалгуноў. При нашей жизни, ваше высокопревосходительство, мы с вами, разумеется, повесим или расстреляем его. Но, не дай Бог, если даже в самой отдаленной перспективе Беларусь, Литва и Польша отложатся от Российской империи, Калиновскому будет воздвигнут такой достойной величины монумент, а в сердцах своих соотечественников он займёт такое место, о каковом сегодня мы и помышлять не можем.

Мураўёў. До вашей мрачной перспективы Россия сделает всё ей доступное, чтобы в глазах аборигенов их национальный герой, их рыцарь свободы превратился в монстра, людоеда, кровожадного вампира-демагога, презренного католика, польскую креатуру на славянско-православном Северо-Западе России. Его русифицированные соотечественники будут пугать им своих детей, как дьяволом, если имя его совсем не сотрётся из их памяти, что было бы предпочтительнее. Или вы подумали, что у Муравьёва-вешателя в той самой вашей пугающей перспективе не будет последователей?! А теперь (устае з-за стала) вы, Александр Михалыч, нас покиньте, а я вместе с Павлом Никанорычем подивлюсь на новоявленного апостола…

Адказыраўшы, Лосеў выходзіць. Мураўёў хаваецца за парцьеру. Шалгуноў займае сваё месца, звоніць у званок. Уваходзяць і садзяцца за свае сталы Сямёнаў і Гогель. Паліцмайстар прыводзіць Каліноўскага і становіцца вартаўніком за яго спінаю.

Каліноўскі (добразычліва). Добрага вам дня, панове члены і старшыня Асобай камісіі.

Шалгуноў (незадаволена). Господа члены комиссии, не будем мельчить в вопросах… Ваши соратники, подследственный, утверждают, что от августа 1863 года до арестования вы были живым духом кровавой литовской демократии, её догорания.

Каліноўскі. Я не стаў бы ні паплечнікам, ні вам пярэчыць.

Шалгуноў. Вы имели все возможности скрыться из Вильно…

Каліноўскі. Мог, але ніколі не дапускаў думкі пра гэта, бо лічыў сваім абавязкам — як быў першым змоўшчыкам, так стану апошняй ахвярай Мураўёва.

Шалгуноў. Правда ли то, что вы, сами преследуемы, присутствовали на каждой казни на Лукишках?

Каліноўскі. Меў чалавечы абавязак жывым развітацца з яшчэ жывымі маімі сябрамі і паплечнікамі. Кожны барацьбіт добра ведае, што нядрэмныя маскоўскія мучыцелі схопяць яшчэ тысячы іншых ахвяраў, не палохаецца, а са спакойным, смелым чалом чакае цярновага вянца, пад які з гордасцю падставіць галаву, і выратаванню скрываўленай маці, як вернае дзіця, прысвеціць сваё жыццё. Колькі ж было ў нас высокіх прыкладаў такога роду, колькі ж разоў, гледзячы на экзекуцыі, мы былі прасякнутыя любоўю і захапленнем святым спакоем і годнасцю пакутнікаў, якія радаваліся, што ім выпадае памерці за свабоду Айчыны! Хто ж забудзе гераічную смерць Мечыслава Дарманоўскага, Ігната Здановіча, Цітуса Далеўскага, Яна Банькоўскага, Людвіка Сухадольскага, Зыгмунта Падлеўскага, Зыгмунта Серакоўскага, Юзафа і Аляксандра Райкоўскіх, Карла Сіповіча, Юзафа Яблонскага…

Шалгуноў. Хватит, Калиновский! Всех не перечислите.

Каліноўскі. Усіх памеціць гісторыя — я маю на ўвазе не толькі герояў, але і іх катаў.

Шалгуноў. Вы, видимо, размышляли о причинах поражения мятежа как в Польше, так и здесь, в Белорусско-Литовской провинции?..

Каліноўскі. Гэта было не апошнім прадметам маіх роздумаў. Калі паўстанне зроблена пад добрую пару, яно ўзрушае і ажыўляе народ, не ў час — марнуе сілы кожнага, аслабляе… дый разводзіць страх і няверу ў дзела нашае, у моц Божую.

Шалгуноў. Кто же вас торопил: Англия, Франция, Герцен ударил в колокол?..