Рыжий

Недолго продолжалось наше везение с «уазиком», часа два, не больше. Мы миновали крохотный горный кишлак, вскарабкались на скалу, прибавили на склоне скорость и… Буквально в сантиметрах от края глубокой пропасти у машины на ходу отвалилось левое заднее колесо. Отвалилось и на наших глазах улетело в бездну. Приехали!

Воспользоваться запаской не было никакой возможности, это стало ясно очень скоро. Ремонт машины потребовал бы несколько дней. Значит, оставалось дожидаться нашего грузовика, который сильно отстал, опять лезть в кузов и продолжать путь на нем. Вот и стали ждать. Стучали зубами от дикого холода и пронизывающего ветра, бегали вокруг машины, подпрыгивали и приседали, да только согреться никак не могли. Дорога эта находилась на высоте почти четыре километра, еще и поэтому холод казался таким невыносимым.

Когда, наконец, грузовичок нас нагнал, и мы опять забрались в кузов, оказалось, что теперь пассажиров в нем уже – тридцать четыре! Тридцать четыре! Сидели друг на друге, кто-то висел за бортом, как обезьяны, кто-то стоял на подножках. Наверное, для такого типа машин это был мировой рекорд. И ведь ехали. Да по каким кручам!

Афганцы - легкий, неприхотливый народ. Они к таким ситуациям относятся философски. Самое ходовое выражение у них – «парва нист», то есть «будь что будет», «все равно», «наплевать». Ехали мы так часов десять. Парва нист! Каждый раз, оставив позади особенно опасное место, по возгласу самого старшего пассажира все мужики дружно поглаживали руками бороды: слава Аллаху, пронесло. Парва нист!

Всевышний в этот день был явно к нам благосклонен, больше ничего не сломалось, мы не упали в пропасть, не передавили друг друга в кузове, не замерзли, и уже в полной темноте ближе к полуночи благополучно прибыли в Бахарак. При свете керосиновых ламп устроились на ночлег в караван-сарае.

Утром я принялся жадно рассматривать, куда же нас занесло. Караван-сарай, где мы переночевали, повалившись на жесткие деревянные нары, был единственным двухэтажным домом на всю округу. Сам же уездный центр оказался одним сплошным базаром. Я попробовал сосчитать вытянувшиеся в несколько рядов дуканы, но сбился на третьей сотне. Дуканы все были новенькие, только что отстроенные, и товар они предлагали самый разный: батарейки, фонари, мыло, соль, спички, военную форму, сгущенку… И почему-то во всех лавках на видных местах стояли жестяные банки с фритюрным жиром из Самарканда. Как он сюда попал, какими путями?

А чуть свернешь с торговых улиц, сразу бросаются в глаза следы недавних боев: сожженная, наполовину раскуроченная бронетехника, скелеты разбитых бомбами домов… Здесь война шла серьезная. Конечно, Рори не упустил случая потыкать меня и в эти руины: «Вот, видишь, что вы натворили».

Главный начальник этих мест амир Нажмуддин при встрече с нами держится осанисто и уверенно, как и подобает человеку, одержавшему немало побед. Ему только 34 года, но волосы на голове уже с проседью. Ростом невысок, широкоскулый, чернобородый крепыш. Одет в зеленую куртку и пятнистые штаны, перепоясанные советским офицерским ремнем, на плече традиционный восточный платок. В его крохотном офисе тепло и чисто. На подоконнике лежит пистолет Стечкина.

Амир без колебаний соглашается ответить на мои вопросы, потом мы все вместе склоняемся над картой, надо проработать дальнейший маршрут, путь впереди еще неблизкий. Амир говорит, что до кишлака Джарм - это километров тридцать - можно ехать машиной, там следует искать проводников с лошадьми и дальше через перевалы идти пешком. Он с сомнением смотрит на нас: «Но в горах уже выпал снег. Много снега».

У амира хорошая улыбка, он слегка заикается и совсем не похож на злодея. Следующую ночь он приглашает провести в его доме, конечно, мы без колебаний соглашаемся. Нажмуддин, оказывается, приготовил сюрприз: он позвал доктора Ахмадвали и директора строительного департамента Абдулрашида. Первый свободно говорит по-английски, а второй по-русски. Совершенно нормальные интеллигентные люди, а ведь тоже из моджахедов. Абдулрашид с явной гордостью поведал мне о том, что после ухода советских войск, то есть за два года, они построили здесь восемьсот дуканов, госпиталь, несколько школ. Я слушал его с изумлением: какие школы и госпитали? Ведь моджахеды - и я всегда этому верил - темная, средневековая сила, абсолютный антипод какому-то созиданию. А тут - школы… Чокнуться можно.

После традиционного намаза, который они совершили прямо здесь, в комнате, не стесняясь нас, внесли телевизор и видеомагнитофон. Снаружи затарахтел движок-генератор, всю эту технику подключили к электричеству, а я с интересом ждал, что же будет дальше? Какое кино они собираются нам показать? Оказалось, этот сюрприз предназначался персонально для меня: включили видеофильм об афганской войне, снятый французами. Съемки велись «по ту сторону фронта», было показано много разрушений, жертв, авторы фильма очень жестко изобразили наше военное присутствие в Афганистане.