Рыжий

Позже, анализируя поступок нашего поэта, я пришел к выводу, что он воспользовался кулаком подсознательно, не по злу. Видно, его глодало изнутри чувство зависти: обидно, что не его, отличника и активиста, пригласили в «Комсомолку», а этого сомнительного типа, который пропускал лекции и комсомольские собрания. Поэтому я на него не был в обиде. Вернее, вначале был и в ответ даже съездил ему по физиономии, а наутро уже не был.

Наутро все мы являли собой зрелище жалкое, неприглядное. У многих на лицах были синяки. Пришлось искать черные очки и делать макияж.

Конечно, молва о порочном поведении дипломников факультета журналистики мгновенно докатилась до деканата. Кто зачинщик? Этот вопрос всегда первым задавало начальство в подобных случаях. Обнаружить зачинщика, значит сделать уже половину дела. «Зачинщик – Снегирев, – доложили деканату. – Это он организовал пьянство и дебош».

В два часа дня меня и моих соседей по комнате – всего пять человек – пригласили на заседание деканата. Дело пахло исключением. И это – за два дня до защиты диплома! Исключат, сообщат о драке в «Комсомольскую правду» и… Прощай, удача. Надо же так споткнуться.

Готовые к самому худшему, понурые, в черных очках, мы взошли на эшафот. Было сразу видно, что наши судьи настроены вынести самый суровый приговор. Декан, его заместители, профессора и преподаватели смотрели на нас со смесью отвращения и скорби. Неужели, говорили их глаза, неужели эти удальцы завтра придут в нашу славную партийную и комсомольскую печать, которая призвана воспитывать советских тружеников на принципах высокой коммунистической морали? Чему они научат своих читателей? Да, говорили их лица, не разглядели мы в своих студентах пьяниц и дебоширов. Но, ничего, лучше поздно, чем никогда. Сейчас мы свершим свой скорый и праведный суд.

– Вы почему в очках? – сурово спросил меня доцент Фоминых.

– Так, коньюктивит у меня. Глаза болят.

Ну, ну, – не поверил доцент. – А у остальных что? Тоже коньюктивит?

В президиуме собрания повисло тягостное молчание. Оправдания нам не было. О снисхождении не могло быть и речи.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Деканом у нас в те годы был Борис Самуилович Коган. Талантливый человек, известный искусствовед, он в войну служил разведчиком в пехоте и, как мы слышали, отличался гусарским нравом. Сейчас, видно, что-то шевельнулось в его душе. Может, он свою молодость вспомнил?

– Дело ясное, – вынес приговор декан. – Предлагаю зачинщику объявить строгий выговор, а всем остальным – выговор и условно допустить этих негодяев к защите дипломов. Если будут замечены хотя бы в малейшем нарушении, тогда исключить.

Все остальные судьи недовольно переглянулись: приговор явно не соответствовал степени вины. Так на «идеологическом факультете» было не принято. Там легко откручивали головы и за мелкие шалости. Но спорить с деканом?

Мы сняли со своих шей уже накинутые петли, соскочили с табуретов и, абсолютно обалдевшие от привалившего счастья, отправились в ближайшее кафе под названием «Исеть» – пить пиво.

Не снимая черных очков, я через два дня успешно защитил диплом, в тот же день женил своего лучшего друга Юрку Совцова и тотчас, чтобы не искушать судьбу, отбыл в столицу.

Кстати, с профессором Коганом я потом переписывался много лет – вплоть до его кончины. Я всегда помнил о том, что он меня спас.

Ну, разве не повезло? И это еще не все.

Потрудившись год на шестом этаже знаменитого здания по улице Правды и еще даже не обзаведясь московской пропиской, я отправился в первую заграничную командировку. А еще через год (вот уж просто фантастическая удача!) был включен в группу журналистов для освещения зимних Олимпийских игр в японском городе Саппоро. Мне не исполнилось и двадцати пяти. И сразу – Япония, Олимпийские игры!

Повезло и с этой самой пресловутой пропиской. У «Комсомолки» не было лимита на то, чтобы брать в штат людей с периферии и давать им законное право жить в столице. Так что вначале довольно долго я влачил жалкое существование, перебираясь из гостиницы в гостиницу, из общежития в общежитие. Жил в «Минске», «России», «Юности», «Урале», «Котельнической», «Центральной», делил койку со студентами МГУ и полиграфического института. Жил на балконе у дальних родственников в Измайлове, в заводском пансионате на территории Филевского парка, на даче случайного приятеля в Серебряном бору… И вот, когда мне все это стало порядком надоедать, и я уже малодушно подумывал о возвращении в родную Сибирь, вызывает меня главный редактор Панкин и говорит:

– Через три часа вы отправляетесь в командировку на Дальний Восток вместе с главной «держимордой» Советского Союза.

– С кем? – не понял я.

– С министром внутренних дел Щелоковым, – поморщился Панкин оттого, что ему пришлось разжевывать очевидное.

Я впервые присутствовал в кабинете главного редактора и ужасно робел. Я решил, что он меня с кем-нибудь перепутал.

– Но, Борис Дмитриевич, я же работаю в отделе спорта. Какое отношение это имеет к МВД?

Главный сурово обернулся к своим заместителям: