Рыжий

«8 декабря. Вышли в путь очень рано, даже не дождавшись чаю. Было невмоготу находиться в этом жутком доме в окружении ишаков и дураков. Горы становятся все ниже. Мы теперь продвигаемся по владениям Саида Амина, но, слава Аллаху, сам он далеко в долине, и, похоже,общаться с ним нам не придется. Я рассматриваю твои фотографии, сделанные в Пешаваре, в Американском клубе. У тебя такой властный и упрямый взгляд».

«Наверное, я должен вести себя лучше по отношению к Владимиру, но временами он меня ужасно раздражает. Я вообще стал очень раздражительным. Мне скучно, я напоминаю избалованного ребенка, у которого постоянно плохое настроение. А сегодня, дорогая, я очень испугался, потому что мне показалось, будто я потерял твои письма. Ты замечательно пишешь письма в отличие от меня, абсолютного недотепы в этом деле».

Вот какие слова писал он каждый день своим ровным, слегка небрежным почерком аристократа в простеньком блокноте карманного формата. Когда чай уже был выпит, и все мы пристраивались по разным углам на ночлег, Рори залезал по пояс в свой спальный мешок, зажигал фонарь или пристраивал рядом свечу, открывал блокнот. И чудно тогда было следить за выражением его лица: он словно и впрямь беседовал с любимой, брал ее за руку, обнимал… Он улыбался, хмурился, что-то неслышно шептал… Так распирала его любовь.

Он писал эти письма без всякой надежды отправить их из Афганистана.

10 декабря, одолев за день сразу несколько невысоких перевалов, мы спустились в городок Кишм, через который проходила автомобильная дорога. Распрощались с нашими проводниками-узбеками, перегрузили свою поклажу с лошадей в нанятый за 30 тысяч афгани грузовик, забрались в кузов и покатили дальше на запад, в город Талукан. Аманулла дал нам адрес своих родственников и рекомендовал, пока суть да дело, остановиться у них. Так мы и поступили, глубокой ночью въехав в этот главный город провинции Тахар.

Все относительно. Провинциальный центр, который много раз переходил из рук в руки (то им владели бойцы Масуда, то «непримиримые» Гульбеддина, то его отвоевывали правительственные войска Наджибуллы), без электрического света, полуразрушенный и пыльный, после гор показался нам раем земным. Там была баня – настоящая городская баня с горячей водой, шайками, мылом, раздевалкой, все, как положено, – и утром мы первым делом отправились туда, и через час вышли наружу чистыми, без всяких вшей. После бани зашли в чайхану и заказали настоящий кебаб на коротеньких палочках-шампурах – баранье мясо и печень – такой кебаб умеют готовить только в Афганистане. Потом Рори пошел в штаб к моджахедам – говорить о нашем дальнейшем пути, а мы с Питером долго бродили по базару.

Кстати, в бане случилось небольшое приключение, которому я тогда не придал особого значения. Когда мы уже одевались, Питер обратил мое внимание на круглолицего, чернобородого парня, занимавшего место на скамье неподалеку от нас. Он был одет в новенький, с иголочки, камуфляж, обут в начищенные до блеска ботинки, на коленях держал такой же аккуратный «Калашников». Он просто сидел и все – то ли уже помылся, то ли собирался мыться… «Видишь этого моджахеда?» – «Вижу. А что?» – «Его имя Исламуддин. Запомни на всякий случай.» Заинтригованный, я еще раз взглянул на круглолицего. Он, казалось, не обращал на нас никакого внимания, хотя другие афганцы то и дело бросали в нашу сторону удивленные взгляды: каким ветром занесло сюда этих чужаков?

А когда мы гуляли с Питером по торговым рядам, знакомое круглое лицо в обрамлении черной бороды мелькнуло в толпе еще раз. Или показалось мне?

На следующий день на специально присланном за нами «уазике» мы отправились в ущелье Фархар, где располагалась одна из секретных баз Ахмад Шаха Масуда.