Рыжий

Этот кишлак с электричеством назывался Базари-Тешкан и верховодил в нем тот самый любопытный Аманулла в кроличьей шапке, котрый за столом станет изводить меня вопросами о Финляндии. Аманулла запрудил горную речку, на берегу которой стоит кишлак, направил воду по специальному желобу, поставил там турбину, подключил ее к электрогенератору, и вот теперь у них есть электричество. Немного, всего на пятнадцать лампочек, но это единственная работающая электростанция во всей провинции Бадахшан. «Единственная»! – с гордостью повторяет Аманулла, показывая нам крохотную ГЭС.

В своем доме на полу под тускловатой лампочкой он накрыл для гостей щедрый «стол»: плов с цыпленком, крут (это нечто среднее между кефиром и сыром), орехи, чай с сахаром. Давно, от самой границы, мы не ели так много и так вкусно. Питер угостил хозяина витамином С, а Аманулла в ответ предложил нам отведать крут: «Это наш витамин С, лучший крут в Бадахшане.» Когда мы стали нахваливать еду, он заметил: «Только не думайте, что так ужинают в каждом доме. Для обычного крестьянина хорошо, если к вечеру найдется ржаная лепешка и чай». «С сахаром?» – уточнил я. «Нет, что вы? Сахар вы увидите в одном доме из ста. Остальные пьют чай с сушеным тутовником».

Я уже давно, еще со времени первых командировок в Афганистан, привык к тому, что в этих краях не бывает разносолов, пища везде простая и одинаковая. Предположим, входите вы в чайхану или к кому-то в гости. Еще снаружи, у порога надо разуться. Затем вас усаживают на пол вдоль стены. Приходит нафар с кувшином и тазиком – извольте сполоснуть руки. Иногда дают некое подобие полотенца – одно на всех. Но это бывает редко, чаще руки вытирают об одежду. Потом перед вами расстилают длинную и не очень чистую тряпку, как бы скатерть. И на нее швыряют лепешки, бери, ломай, ешь. Приносят в больших блюдах рис – это именно рис, а не плов. Блюда рассчитаны на три-четыре человека, все едят рис руками, вилок не предусмотрено. Так же на несколько человек приносят одну тарелку с шурвой – это нечто вроде супа или бульона, куда надо крошить лепешку и тоже есть руками. Иногда, но редко, подают вареную баранину, курицу или индейку. Часто подают вареный картофель. Вот, собственно, и все. Хочешь ешь, хочешь не ешь, никто никого не уговаривает, тостов не произносят. Когда «скатерть» с объедками унесут, дают чай. Иногда с сахаром.

Все мы – и британцы, и я – всегда охотно уплетаем это. Никаких комплексов у нас нет. А если будут, значит, долго тут не протянешь.

Мне тяжело сидеть, поджав ноги: старые спортивные травмы дают о себе знать, болят колени. Ноги можно и вытянуть куда-нибудь в сторону, чтобы не мешать остальным, но при этом их обязательно надо прикрыть пату или платком, так принято. Так же строго принято есть только правой рукой, Рори меня об этом предупреждал еще до границы: «Левая рука – грязная, она для подтирки.»

Моджахеды – народ довольно чистоплотный, они совершают омовение перед каждой молитвой, то есть пять раз в день, и перед тем, как приняться за еду. Намаз - дело святое. В назначенный час все дружно падают ниц, лицом к Мекке и бормочут слова из священного писания. Мечеть есть в каждом кишлаке – обычно это такая же жалкая глиняная лачуга, как и окружающие дома, только с деревянной терраской по окружности, на ней принято разуваться прежде чем войти внутрь. Никаких предметов культа там нет. Путникам, вроде нас, в мечетях дозволяется ночевать.

…На следующее утро Аманулла вызвался проводить нас до ближайшего перевала. Конечно, глупо было отказываться от его помощи, но мысль о том, что он снова станет расспрашивать о Финляндии, сильно огорчала меня. Когда мы тронулись в путь, я решил перехватить инициативу и сам обрушил на него лавину вопросов – о местной жизни, о войне с советскими, об этих горах… А когда он попытался тоже о чем-то спросить, я сделал вид, что подъем в гору забрал у меня все силы, мол, задыхаюсь, не до разговоров сейчас.

До сих пор я испытываю чувство стыда, вспоминая этого Амануллу. Словно украл что-то у него.

Много лет спустя Джульет любезно позволит мне познакомиться с письмами, которые Рори писал ей в дни нашего похода, и разрешит процитировать их. Он мало описывал само путешествие, зато без конца обращался с нежными словами к своей любимой. Из этих записей хорошо видно, что не опасности и не лишения долгого пути более всего тяготили его, а разлука с женой. Он думал о ней каждую минуту, каждый миг, все же другое имело мало значения для него или, быть может, не имело вовсе.