Рыжий

Еще немного поговорив с парнем, Рори выяснил у него, что наступление захлебнулось буквально на окраинах Джелалабада. Всю провинцию захватили играючи, а вот город пока оказался не по зубам. Моджахеды несут огромные потери и продвинуться вперед не могут ни на шаг.

Теперь все это следовало увидеть своими глазами.

Обсаженная деревьями дорога, ведущая к городу, на всем протяжении была забита людьми, верблюдами и ослами. Из Джелалабада тянулась непрерывная процессия беженцев. Почти все шли босиком, держа на головах узлы с нехитрым скарбом. Рори снял старика с посохом, по лицу которого катились крупные слезы. Снял девочку лет семи в пестром ситцевом платьице, на своей спине она несла трехлетнего братика, вцепившегося в нее ногами и руками, словно мартышка. В кюветах по обе стороны дороги лежали трупы солдат в суконной форме мышиного цвета, от жары они раздулись, их облепили мухи. Стоял страшный смрад. А навстречу беженцам к городу такой же непрерывной цепью шли вооруженные моджахеды. Многие из них тоже были босыми, другие обуты в примитивные шлепанцы или галоши, одеты кто во что горазд. На головах – у кого чалмы, у кого трофейные фуражки с кокардами, танковые шлемы… Ну и войско, удивился Рори. Наверное, они тянут из резерва всех подряд, всех, кто способен стрелять.

На подступах к городу встретили группу партизан, которые захватили пленного. Солдат был одет в ватник, шапку-ушанку, на ногах добротные армейские ботинки. Лицо без бороды и усов. Взгляд затравленный. Моджахеды окружили его, о чем-то спрашивают на пушту. Он не понимает. Ага, кажется, понял. Отдал им ватник, стянул свитер, снял ботинки, носки, все это тут же напялили на себя «воины Аллаха» и стали похваляться друг перед другом обновками. Пленный сел на землю, скукожился, голову спрятал в коленях. Сейчас его убьют, понял Рори.

Когда-то Джелалабад был настоящим оазисом в сухих субтропиках восточного Афганистана. Не зря король держал здесь свою зимнюю резиденцию. Царство вечного лета – с пышными, зелеными садами, яркими экзотическими цветами, попугаями, мартышками и несмолкаемым щебетом диковинных птиц. Мне всегда казалось, что и люди там более доброжелательные, чем в других местах. И базар богаче. И мандарины слаще.

Когда вертолет приземлился на пустыре неподалеку от центра города, я решил, что здесь все как прежде. Также весело сияет с голубых небес солнце. Также приветливо гомонят птицы. Но не успел сделать и двух шагов, как сверху, нарастая, раздался мерзкий, какой-то прямо потусторонний вой. Сопровождавшие меня афганцы мигом упали на землю. Удар, взрыв. Клубы пыли. И снова – дьявольский вой, удар, взрыв, только на этот раз дальше. И опять. И опять. И опять. Вертолет сразу взмыл и крадучись, низко над землей, умчал обратно. Остальные вертолеты – а прилетели мы целой стаей – даже не сделали попытки совершить посадку, тоже ушли куда-то в сторону. А мы побежали к домам.

Так началась моя командировка в Джелалабад.

Палыч свое слово сдержал. «На три часа мы тебя забросим, ты там активно поработай и сразу той же «вертушкой» обратно». Ну, на три, так на три, уже хорошо. Кто знал, что все выйдет совсем не так? Как раз в этот день «духи» получили приказ усилить воздушную блокаду и начать решительное наступление на город. Так что прилететь-то у меня получилось, а вот с обратной дорогой вышла неувязка.

…Короткими перебежками от укрытия к укрытию мы одолели пустырь, на котором приземлился наш вертолет, вбежали в хорошо укрепленный дом с окнами, глухо заложенными мешками с песком. Меня подвели к человеку с выразительной внешностью: он был высок, статен, бритоголов, сочные карие глаза смотрели жестко и прямо, а пышные смоляные усы придавали ему вид не то разбойника, не то комдива времен гражданской войны. «Комдив» крепко пожал мою руку и представился на приличном русском языке:

– Генерал Омар Малим. Добро пожаловать в ад! – И сам же рассмеялся своей шутке. – Вы к нам надолго?

– Как получится.

– Пройдемте, я введу вас в обстановку.

Мы прошли с ним внутрь, сели за широкий стол, и генерал стал докладывать мне так, словно перед ним был не журналист, а представитель главного штаба. Впервые за все годы я видел перед собой крупного афганского начальника, который не лгал, не фантазировал, не приукрашивал и не старался показаться лучше, чем он есть. Он перечислил мне факты предательства и дезертирства. Он с горечью говорил об отступлении в первые дни боев, когда они потеряли сотни человек убитыми. Он обрисовал тяжелую ситуацию, которая сложилась в городе: у жителей кончается продовольствие, нет медикаментов и нет возможности эвакуировать раненых. Но при всем при этом я не уловил в его тоне ни паники, ни отчаяния.

– У нас нет выхода, – сказал мне генерал. – Или мы выстоим, или нас всех перевешают на пальмах. Без вариантов. Поэтому мы выстоим.

– Этот обстрел… – сказал я, помня о том, как мы, петляя, бежали от вертолета, – так часто бывает?

Генерал обернулся к своему помощнику, стоявшему у него за спиной:

– Сколько «эрэсов» сегодня зафиксировано?

– Около сотни, – ответил тот.