Ржавое зарево

Вслух Жежень конечно ничего подобного не вымолвил, однако его тяжкое сопенье оказалось красноречивее любых слов. Во всяком случае для волхва, поскольку тот заговорил действительно почти что просяще:

– Я, сдается мне, до сей поры тебя не обманывал. Ты-то меня иногда пробовал морочить, а вот наоборот еще не бывало. Так уж поверь – сразу, бездоказательно, ибо времени на поясненья у меня нет… Поверь: ежели ты, наипервейший в здешних краях умелец по-всякому да изо всякой всячины творить подобия людей и вещей… Вот ежели именно ты (потому как более некому) не успеешь непоправимо испортить чарусину работу прежде, чем твой хозяин отдаст ее замовникам-выворотням… Не перебивай! – вдруг выкрикнул он так пронзительно и зло, что уже давно позасыпавшие козы подхватились с топотаньем да меканьем. – Не перебивай! Сказал же: некогда мне пускаться в разъяснения! Одно пойми: коли не исполнишь ты мою просьбу… нет, не просьбу – наказ (о, это уже старец честнее сказал, как оно есть!), то плохо будет не лишь мне да тебе, и даже не только всем сущим во градах наших да в Междуградье. Плохо будет всем людям, сколько их живет по белу свету. И Навьим. И даже богам.

Хранильник дернулся, умолк, словно бы сам себе прихлопнул ладонью рот (может, так оно и было поправде).

Жежень вздохнул и начал выпутываться из мехового укрывала.

– Пошли-ка в жилье, – Корочун, кажется, поднялся, придерживаясь за стенку. – Велю Любославе, чтоб подобрала тебе сухую одежу да обувку какую-нибудь – ноги-то, поди, еще кровянятся?

Парень отмахнулся:

– Пусты твои хлопоты: одежонка, а пуще обувь – что твоя, что остроухова – на мне только разлазиться будет. Свое надену, что есть. Хоть и мокро, да по крайней мере не придется мельтешить голым задом по всему Междуградью.

– Ладно! – волхв нащупал в темноте Жеженево плечо и оперся на него.

Парень тут же дал себе слово как только случится вольный денек сделать Корочуну хороший посох. Вслепую нашаривать валяющиеся где-то на полу штаны и рубаху; переодеваться, с трудом натягивая отсырелое полотно – все это занятия не из легких даже и без висящего на тебе старика. И даже без шуточной с виду ранки, которая на каждое шевеленье левой руки отзывается отнюдь не шуточной болью…

– Ладно, – повторил хранильник. – Мельтешить по всему Междуградью тебе никак не придется – ни с голым срамом, ни с прикрытым. От входа в мое жилье пойдешь прямехонько вниз. На окраине Навьего Града найди смертную избу-домовину – невеликую, на двух резных столбах, работанных наподобие дивовых лап. Одесную от той избы начинается приметная тропка – она тебя к избе Щура-углежога выведет, а оттоль до Чарусина подворья рукой подать.

– Да что я, не знаю? – Жежень поправил висящую под рубахой лядунку и шагнул наружу, почти волоча за собою хранильника. – Я вроде как не первый раз у тебя. Лучше скажи: сам-то ты остаешься в безопасности? После того, как мы этих ржавых зайд подлинным их прозванием поминали, они к тебе не нагрянут? А то вон и сторожа твоя хвостатая запропала куда-то…

Хранильник удосужился ответить Жеженю, лишь когда оба они, одинаково споткнувшись о высокий порог, выбрались, наконец, под дождь.

– Не нагрянут… Будь милостив, притвори хлев… Нет, не нагрянут. Их покуда на здешнем берегу маловато, чтобы со мною вязаться.

"Ты-то откуда знаешь, сколько их здесь? – не слишком уважительно подумал парень. – Мало ли что к Чарусе только двое захаживали – они же, небось, не обязаны таскаться друг за дружкой всем скопом!"

А Корочун продолжал, пытаясь свободной рукой натянуть ворот полушубка на самую макушку:

– Из-за псов не тревожься. Поди, волки где-то поблизости объявились – вот мои стражи-охороннички и позабивались кто куды… Приключалось уж с ними, оглоедами, этакое позорище… Не раз приключалось…

Парень возмущенно засопел – объясненье волхва показалось ему неприкрытой насмешкой. Уж сказал бы прямо: "Не твоего, мил-друг, сопливого ума дело, куда подевались мои псы". Так нет же, выдумал несуразицу! Об нынешней поре волки дерзнули забраться в самое нутро Междуградья, да еще таким числом, что вусмерть перепугали Корочунову свору – это ж только ляпнуть такое! Зима, что ль, нынче волкам – наглеть да в стаи сбиваться?! Дурнем прикидывается старый пень, или (что верней) мил-друга своего Жеженя держит за пустоглавого дурачка.

И тем обиднее показалась неприкрытая вздорность старикова толкованья, что, будь оно правдой, очень бы удачно объяснило огнеглазую тень на стерне. А так… Кажется, теперь понятно, что то была за тень. Понять бы еще, зачем его, Жеженя, навели на памятное место близ Шульгова подворья. И зачем все-таки выпустили к Корочуну. И, главное, удастся ли теперь вернуться живым-здоровым.

Меж тем "старый пень" все ни как не мог управиться с неподатливым воротом.

– Ты слышь, парнище… – бормотал он, сопя и покряхтывая, – ты хотя бы знаки, что Чарусе велено на том черепе выбить… Хоть их как-нибудь испорти… Благодарствую (это Жежень пособил его возне с полушубком)… Черточку какую от себя прибавь, что ли…