С чистого листа главы 100-165

Два дня спустя по статьям для импичмента прошло голосование всей Палаты представителей. Четыре незначительные статьи были отклонены с результатом 257–178. Препятствование расследованию, затрагивающее ложь следователям, проиграл с куда меньшей разницей со счетом 220–215. Самое крупное обвинение Клинтона, а именно лжесвидетельствование, проиграло с разницей в один голос со счетом 218–217.

В Палате поднялась суматоха. Вторая ее волна прошла через несколько мгновений, когда встал Джон Бейнер и выступил за то, чтобы мы провели голосование по статье цензуры. Она уже была подана и все успели ее прочесть, но технически сперва было необходимо, чтобы на ее счет сначала проголосовал судебный комитет. Никто не обратил на это внимания, равно как и на то, что лидеры Демократов спустя рукава попытались сорвать это. Статья по цензуре прошла со счетом 411-24. После этого Джон встретился со мной и мы пожали друг другу руки. Он проголосовал вместе со мной против импичмента по всем шести пунктам, и ухитрился протолкнуть проект цензуры. Это был хороший день для нас обоих.

После этого Ньют попытался скрыться от камер, но ему это не удалось. Он попытался сделать лимонад из этих лимонов судьбы, восхвалив их за щедрость и снисходительность, выбрав для них наказания помягче. Впрочем, сам Билл Клинтон не сказал ничего, и его пресс-секретарь Джо Локхарт просто сообщил, что Клинтон и его советники изучают свои возможные ответы.

Это стало ясно и неприятно очевидно пару недель спустя. Мне позвонили из офиса Дика Арми с запросом присутствовать на собрании в среду тридцатого сентября. Арми был лидером большинства Палаты, второй по важности в Республиканской Партии после самого Гингрича. Дик не был моим большим поклонником, как и Ньют, но он сообщил мне, что Совет Белого Дома запросил о встрече с руководством Палаты и мной, чтобы обсудить формулировку цензуры. Мое участие же было нужно, поскольку я был тем парнем, который предложил и составил статью о цензуре.

Мне было любопытно, чего Клинтон ожидал от цензуры. Все, что это по сути сказало – так это то, что он опозорил свой кабинет и Конгресс. Ему ничего делать и не нужно было. Казалось, что он и не собирался. Также присутствовать нужно было и главам Палаты, Арми и ДеЛэю со стороны Республиканцев, и Дику Гепхардту и Дэйву Бониору со стороны Демократов, и Ньюту как спикеру Палаты. Само собрание проходило в конференц-зале в самом Капитолии.

Собрание началось без одного. Ньют отказался в последнюю минуту, сославшись на внезапную болезнь. Подозреваю, что заболел он от своей неспособности провести импичмент президента, и еще хуже ему стало от того, что нужно было участвовать в собрании вместе со мной. Никто из остальных также не хотел со мной связываться, Республиканцы – потому что Ньют меня недолюбливал, а Демократы – потому что я был Республиканцем. Когда же пришла небольшая группа из Белого Дома, разногласия между нами были очевидными, и приятными для них. Клинтон прислал группу из троих человек, а именно двух прихвостней из кабинета кадрового руководителя и Чака Раффа, советника Белого Дома.

Рафф был единственным, кто считался, и он начал собрание с пятнадцатиминутной белибердой. Проще говоря, мол, статья о цензуре никогда полноценно не покидала судебного комитета, не была правильно направлена в зал Палаты, была не в нужном формате, и так далее, и тому подобное. Конечно же, Белый Дом желал сотрудничать, но посчитала, что будет лучше, если все сделать правильно. Может быть, мы бы могли сделать это более осторожно, не торопиться с процессом и составлением, и позаботиться о том, чтобы все было сделано правильно.

Выражения лиц остальных были разнообразными. Прихвостни сидели, весьма довольные собой. Было очевидно, что тактикой было откладывать, оттягивать и задерживать. Белый Дом хотел отложить дело в долгий ящик, и чтобы все тихо свернулось. Они увернулись от пули с импичментом, и теперь собирались проделать это снова. Большинство конгрессменов сидело с неверящими выражениями и лицами, полными отвращения.

Я решил свернуть все это собрание. Я сидел в самом конце стола, позволяя власть имущим смотреть друг на друга. Когда я медленно поднялся, стихли все перешептывания, и все повернулись в мою сторону. Я неторопливо дошел до места напротив Раффа, встав между Арми и Гепхардтом.

– Давайте все упростим. Я тот, кто это начал, и я буду тем, кто это закончит.

Прежде, чем кто-либо успел начать спорить, я продолжил в лучшей своем образе Строзера Мартина:

– В даааанном слуууучае мы имеем отсуууутствие взаимопонимания.

Один из прихвостней, сидящий по правую руку Рафф, выпалил, будучи вне себя:

– Смотри сюда! Ты не можешь…

Я с каменным лицом повернулся, чтобы посмотреть на него.

– Заткнись, сынок. Ты уже все сказал, теперь моя очередь.

Он побагровел и выглядел так, будто собирается что-то сказать, но Рафф положил руку ему на запястье и покачал головой. Затем Рафф посмотрел на меня и сказал:

– Ваш черед, конгрессмен.