«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Мысль вполне естественная для Бодлера, который критиковал философию прогресса и, как убедительно показал в своих работах Антуан Компаньон, был автором в такой же степени «модерным», в какой и «антимодерным» [Compagnon 2016; 2021]. Между прочим, рассуждая в «Новых заметках» о прогрессе и о том, что ему противостоит, Бодлер употребляет слова, синонимичные упадку и также непосредственно связанные с возрастами человеческой жизни. В первом случае он называет прогресс «cette grande hérésie de la décrépitude», во втором пишет о философии прогресса, которую цивилизованный человек изобрел для борьбы со своей «déchéance»; и «décrépitude», и «déchéance» обозначают в сущности тот же упадок, но Квятковская этого слова последовательно избегает; «hérésie de la décrépitude» превращается у нее в «отжившую ересь прогнившей философии», а «déchéance» – в «несостоятельность». И то и другое по меньшей мере неточно, потому что совершенно не содержит в себе идею времени и возраста, а Бодлер ведь называет прогресс ересью дряхлости (или того же упадка), потому что философия прогресса об этой дряхлости помнить не хочет, для нее она – ересь (а «прогнившая философия» тут вовсе ни при чем).

Невнимание к связи décadence у Бодлера с движением цивилизации по шкале времени приводит Квятковскую к тому, что она даже Америке, современной Бодлеру, приписывает «декадентство», о котором там в 1857 году, конечно, тоже не подозревали. В переводе Квятковской Бодлер описывает применительно к Америке парадоксальную ситуацию, «когда некий народ начинает свою литературу прямо с декадентства, то есть с того, чем другие народы обычно заканчивают» («une nation commence par la décadence et débute par où les autres finissent»), – меж тем как Бодлер пишет о плачевном состоянии упадка, с которого, по его мнению, началась американская литература и от которого разительно отличается творчество его кумира Эдгара По.

Тот же «хронологический» подход очевиден и в очерках, которые посвятил Бодлеру Теофиль Готье. В первом очерке, предваряющем подборку стихов Бодлера в антологии Эжена Крепе (1862), поэзия цивилизации юной, а затем зрелой, классической, противопоставляется той поэзии, в которой, по мнению «критиков и риторов», «нет ничего кроме décadence, дурного вкуса, странности», но которую, по мнению самого Готье, следует считать «полной зрелостью» [Gautier 1862: 595]. Во втором очерке, предваряющем первое посмертное собрание сочинений Бодлера, Готье пишет, что стиль de décadence, который так любил Бодлер, – это стиль стареющих цивилизаций (qui vieillissent), выражающий стареющую (vieillissante) страсть; такой стиль он уподобляет стилю одряхлевшей византийской цивилизации [Gautier 1868: 17]. Причем Готье с самого начала предупреждает, что называть этот стиль (который его самого восхищает не меньше, чем Бодлера) стилем de décadence – значит выражаться неточно (а ниже еще раз уточняет, что называет любовь Бодлера ко всему, что чуждо классической традиции, décadence, за неимением лучшего слова [Gautier 1868: 56]). Почему Готье делает оговорку, понятно: если стиль так хорош, то при чем тут упадок? Слово décadence для определения эстетики Бодлера кажется Готье неточным[277]. Между тем в русском переводе Эллиса нас ожидает именно декаданс: