«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Народы, населяющие эту монархию, не сплавлены воедино, как народы Франции; те, кто рассуждает об испанском характере, совершают ошибку; следует говорить о характерах кастильском, каталанском, андалузском. В Андалузии, где я нахожусь теперь, память о борьбе мавров с древними жителями этих краев видна повсюду; христианская кровь, смешиваясь с кровью африканскою, вскипает в сердцах и даже в жилах. Каких только удивительных контрастов, каких ужасных страстей и в то же время какого изящества, какой прелести не могла родить эта вынужденная смесь? Не забывайте, что я описываю породу людей, не похожую ни на одну другую; породу, ставшую плодом сочетания элементов, от природы несовместимых и примирившихся друг с другом благодаря самому изумительному историческому феномену – долгой, семивековой борьбе на одной и той же земле между маврами и христианами; породу хитроумную, деликатную, одним словом, породу андалузскую!.. Здешние жители так же благородны, так же элегантны, так же ни на кого не похожи, как и лошади этого благословенного края.

Я нынче не в Мадриде, не в Бургосе, в кругу напыщенных кастильцев, не в Сантьяго-де-Компостеле, среди непроворных галисийцев, я в Севилье и описываю вам манеры знатных жителей этого города, который почитаю истинной столицей Испании.

Вдобавок если вы можете упрекнуть меня в явных противоречиях, примите это за комплимент; одно дело особа, которая способна понять все без изъятия и в доброжелательности которой вы совершенно уверены, другое – бесчестный журналист. Злоба, ядовитая глупость, предрассудки, особенно со стороны тех, кто утверждает, будто предрассудков не имеет, всегда мешают свободному излиянию моих мыслей… Если когда-либо я и выказывал талант, то лишь обращаясь к тем, чей талант превосходит мой собственный!..

Коль скоро вы приняты в севильском доме, допущены в севильский patio, что случается редко, вас приглашают к обеду, не помышляя об этикете, как завсегдатая. Женщины входят и выходят, занимаются своими делами, не стесняя ни вас, ни себя; на вас никто внимания не обращает. Говоря короче, слова без церемоний здесь не означают, как это слишком часто случается в других местах, еще одну церемонию и притом самую неприятную из всех; они часть салонной хартии… хартии по крайней мере правдивой[354].

Если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы учился он на Севере, но воспитывался на Юге.

Нынче вечером на севильском променаде, именуемом Кристина, я преисполнился почтения к обычаям этого народа! Как слепы те, кто ради того, чтобы цивилизовать Испанию и возвысить ее до нашего уровня, желают заставить ее сжечь все, чему она поклонялась!… Истинная цивилизация исходит из души, а душа – это разом и голова, и сердце!.. Тот, кто желает резко реформировать эту страну, уничтожит ее, но не просветит[355].

Летние дни в здешних широтах очень коротки: в восемь вечера уже темнеет, весь город собирается на невысокой террасе – подобии цирка, вымощенного плитами; открытое это пространство служит украшением променада и было бы похоже на нашу площадь Людовика XV[356], только в уменьшенном виде, если бы, конечно, нашу площадь покрывали прекрасные плиты, подобные мраморным, и окружала не менее прекрасная мраморная балюстрада, а за ней – боскеты; если бы она была предоставлена пешеходам, если бы, наконец, она была завершена!..[357] Севильские женщины, чье единственное развлечение – показаться вечером на этой террасе, явились там во всей красе; глаза их сверкали сквозь пластинки веера, который постоянно находился в движении и, однако же, казался неподвижным по сравнению со взглядом этим легкомысленных красавиц; кожа их сияла сквозь черное кружево мантильи, ноги, руки, головы, плечи, гибкие и сладострастные талии – все шло в ход, все выдавало тягу к наслаждению!.. Наслаждение носилось в воздухе!.. Могло ли даже самое холодное сердце не поддаться этому пьянящему движению, не захотеть принять в нем участие? Внезапно жизнь замирает: мужчины снимают шляпы, женщины склоняют голову, все, кто сидел, встают. Неподвижность мрамора, могильная тишина приходят на смену возбуждению толпы, радостному трепету, шепоту безумных мирских страстей: кажется, будто на ваших глазах сломалась пружина в машине; я осведомляюсь, что произошло, но говорю очень тихо и не осмеливаюсь пошевелиться… «Колокол собора известил о начале вечерней молитвы», – отвечает мне еще тише та особа, к которой я обратился с вопросом.

Молитва «Ангел Господень» для андалузцев священна, она прерывает любые занятия. Я сказал, что этот народ больше, чем наш, свободен от церемоний в повседневной жизни; однако эта внутренняя свобода не означает, что он живет без дисциплины, без почтения к общественному порядку. Я, француз, а следовательно, человек, довольный собой, завидую андалузцам; так сожалеют об ушедшем навсегда детстве, так ревнуют к счастью, утраченному безвозвратно.