«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

В специальной статье, посвященной изображению Севильи в литературе французского романтизма [Aymes 2003: 253–284][343], приведена библиография, из которой видно, что до Кюстина во Франции первой половины XIX века о Севилье подробно писал только Эдуард Маньен, автор трехтомных «Поездок по Испании» (1836–1838), где есть много исторических экскурсов, описаний памятников архитектуры и рассказов о корриде, но подробного рассказа о времяпровождении севильцев на променадах и о башмачках севильских женщин там не найдешь. Известно письмо Кюстина к герцогине д’Абрантес, которое публикатор датирует ноябрем 1835 года; в нем Кюстин признается: «Я много и даже чересчур много пользуюсь вашими заметками о Севилье. Город этот, что бы вы ни говорили, для меня в Испании самый лучший, и я с большим удовольствием занимаюсь его описанием» [Jeune 1958: 179]. Между тем к 1835 году герцогиня описала Севилью лишь в новеллах «Эрнандес» (Revue de Paris. 1833. T. 46, 48) и «Севильский бандит» (1835) [Abrantès 1835], однако ни в них, ни в сочинениях, напечатанных позже[344], нет тех деталей севильской жизни и севильского быта, которые запечатлены в «Испании при Фердинанде VII». Впрочем, у Кюстина с герцогиней был как раз в это время своего рода эпистолярный роман, благодаря которому, как я показала в другом месте, герцогиня воспользовалась при сочинении своих мемуаров устными рассказами Кюстина о судьбе его матери во время Революции [Мильчина 2011: 282–283]. Поэтому можно предположить и обратный обмен информацией, а именно, что герцогиня познакомила Кюстина со своими неопубликованными заметками о Севилье[345].

Что же касается следов чтения книги Кюстина авторами, которые писали об Испании после него, в одной из самых знаменитых книг о путешествии в Испанию, вышедшей после Кюстина, «Tra los montes» Теофиля Готье (1843), в главе о Севилье мы находим и подробное описание севильских дамских башмачков, включая сравнение с китайской пыточной обувью, и описание променада под названием Кристина[346]. Еще один автор, на сей раз русский, чье знакомство с книгой Кюстина не подлежит сомнению, – Василий Петрович Боткин. Комментаторы «Писем об Испании» указали только на тот факт, что «один путешественник, видевший Испанию в 1831 году», из которого Боткин приводит пространную цитату о переменах, происшедших в Испании после смерти Фердинанда VII, – не кто иной, как Кюстин [Боткин 1976: 82, 325], но в боткинском описании Севильи есть еще несколько пассажей, прямо восходящих к Кюстину: рассказ об особом характере севильской и вообще испанской учтивости; рассуждение о «породе» андалузок и их маленьких ножках в крохотных башмачках; похвалы необразованности андалузок; в последнем случае у Боткина слова «остроумное невежество» – прямая цитата из Кюстина, который пишет об «ignorance spirituelle»[347].

Астольф де Кюстин

Испания при Фердинанде VII

Письмо двадцать девятое

Госпоже Гэ

Севилья, 11 мая 1831 года

Я немного свыкся с тоном севильских женщин; все, что есть в их манерах неожиданного, я бы даже сказал резкого, кажется мне плодом первобытной прямоты. В их обществе я нахожу ту благожелательность, которая все заменяет и все восполняет, особливо для человека, приехавшего из Парижа; вдобавок дамы эти не лишены ни тонкости, ни природного ума. Есть одно выражение, которые мы употребляем, лишь когда речь идет о животных, меж тем мне всегда хочется применить его к человеческому роду. Об отборном животном говорят: В нем есть порода. Но и среди людей встречаются такие, в которых есть порода, они напоминают дикого зверя, оленя, газель. Эта мысль часто приходит в голову при виде жительниц Андалузии[348]… Андалузия! Это слово хочется повторять бесконечно!.. Точно так же бесконечно хочется странствовать по волшебному краю, который носит это название. Счастлив путешественник, прибывший в Испанию!.. Поэзия сама ищет встречи с ним, хотя он, возможно, искал всего-навсего разнообразия, движения. Если он легкомыслен, Испания сделает его серьезным, задумчивым помимо воли… Да, задумчивым, или, скорее, думающим: не смею сказать «мыслителем», ибо сей путешественник – не кто иной, как я сам. Как бы там ни было, сегодня я предаюсь размышлениям… Двадцать лет назад я бы предавался мечтам… но, пожалуй, мысли мои позабавят вас больше, чем могли бы позабавить мои мечты. Во всем, за исключением любви, юность хороша только для самой себя.

В Севилье нет того, что мы называем обществом, но есть улицы, которые куда занимательнее любого салона. А в домах есть то, что здесь именуют patio. Именно посреди этого элегантного портика, на свежем воздухе, ежедневно собираются небольшие кружки: музыка, цветы, звезды на высоком южном небе, которые здесь красивее, чем в любом другом краю, – вот что сопутствует всем tertulia[349]. Эти семейные собрания, к которым порой присоединяются близкие друзья дома или знатные иностранцы, обладают очарованием, понятным лишь тем, кто видит в салоне место отдохновения, а не арену для борьбы самолюбий.