«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Хотя иностранцы, а особенно французы, нынче не в чести – не у испанского народа, а у испанского правительства, – английский и французский консулы познакомили нас здесь с несколькими особами, чье общество способно развеять немало предрассудков. Я обрел здесь то, что, как мне всегда казалось, составляет прелесть народов, населяющих юг Европы, – тон превосходный, но не исключающий величайшей простоты в обхождении. Как далеко до этого благородного, достойного, разумного спокойствия гримасам иных жителей Севера, их мукам тщеславия, их жеманным церемониям, которые они принимают за изысканность хорошего тона, тогда как на самом деле все это не что иное, как недостаток здравомыслия, ущемленное самолюбие, неопрятность ума: отсюда титулы, которые они выставляют напоказ, знаки отличия и прерогативы, которыми они похваляются, сколь бы смешными они ни были… Ничего подобного не встретишь у народов Юга, хранителей истинной учтивости.

Турок и всех жителей Востока, а также греков природа не создала особенно учтивыми, а потому преимущество итальянцев и испанцев в этом отношении я объясняю влиянием католической религии. Правда, религии Востока зиждутся, так же как и наша, на покорности и авторитете, тогда как религии Севера и Запада основываются на духе исследования и независимости, который, судя по всему, делает людей очень гордыми, но не слишком общежительными, ибо не объединяет их, а разъединяет. Однако я настаиваю на своей мысли и повторяю, что именно католицизм с его уважением к мощной государственной власти, его покорностью силе, которую он узаконивает своей верой и своей привычкой к сосредоточенным размышлениям, располагает умы к истинной учтивости, которая есть не что иное, как искусство без усилий предоставлять каждому то, что общество обязано ему предоставить. Ни разу в жизни не встречал я монаха или монахиню дурного тона: дурной тон заключается не обязательно в произнесении непристойных слов; гораздо чаще он состоит в способах их избегать… Хорошие или дурные манеры зависят прежде всего от чистоты или нечистоты мыслей. В том, что именуют хорошим тоном, гораздо меньше условности, чем полагают люди, чей вкус дурен. Хороший тон для обыденной жизни – то же, что стиль для литературных сочинений: выражение самое наивное и самое невольное всех главных свойств и обыкновенного расположения души.

В здешних салонах царит учтивость, зиждущаяся на самом абсолютном равенстве. Об этом равенстве не объявляют словами, которые ничего не значат, если рождаются по принуждению: оно ощущается само собой благодаря отсутствию любых оскорбительных мыслей, любых деланых или ребяческих комплиментов; простота общего тона служит для каждого залогом доброжелательного покровительства со стороны всех остальных[350]. Собрание особ, подчиняющихся законам столь либеральным, можно отыскать только здесь; разумеется, вы не найдете его ни во Франции, ни в Германии, не говоря уже об Англии и Америке[351]. Роскошь равенства в установлениях неминуемо влечет за собой исключения в обычаях; ведь нравы всегда и везде исправляют законы либо их заменяют. Нравы, управляемые инстинктом самосохранения народов, восстанавливают в государстве равновесие, слишком часто нарушаемое законодателем[352].

В севильской гостиной вы, иностранец, сразу заметите, что здесь никто никому не задает никаких вопросов об остальных гостях; незнакомец поэтому не привлекает ничьего внимания: столь изысканная учтивость сразу позволяет вам не испытывать никакой неловкости. Вы вошли в комнату, этого довольно для того, чтобы с вами обходились любезно и чтобы каждый почитал своим долгом постараться сделать пребывание в этой комнате приятным для вас. Учтивость, понимаемая и применяемая таким образом, – не собрание избитых формул и пустых словес, это священный устав, это право на защиту, которое получает всякий путник, нуждающийся в убежище, это последний всплеск патриархального гостеприимства. Это память об азиатском шатре, воскрешаемая в европейских гостиных[353].

Как видите, француз и даже парижанин, оказавшись в Севилье, может кое-чему научиться.

Может показаться, что мои суждения об испанских обычаях противоречат общепринятому мнению. Жителей Полуострова, а в особенности кастильцев упрекают в излишней церемонности, в злоупотреблении фразами, лишенными смысла, условленными формулами, которые не столько льстят, сколько докучают особам, становящимся предметом этих вынужденных похвал, своего рода этикетных почестей, которые призваны доказать лишь одно – что те, кто их воздает, хорошо воспитаны. Однако я рассказываю о том, что вижу; вдобавок не следует забывать, что в Испании у каждой провинции имеется свой собственный, резко выраженный характер. То, что справедливо применительно к одной местности, может стать несправедливым, стоит нам отъехать на пятьдесят лье.