«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Итак, для того чтобы понравиться прекрасной даме на севильском гулянье, нужно быть юным мужчиной; допустим, такой мужчина имеется; в этом случае, будьте уверены, что, если он несколько раз пройдет мимо молодой женщины и всякий раз посмотрит в ее сторону, это будет означать, что он вступил с нею в отношения. У этого своеобразного фехтования есть свои правила, как у боя быков, который именуется здесь бегом быков; это бег не за быком, а за женщиной. Женщина сначала бросает на своего вздыхателя взгляд украдкой; если тот продолжает выказывать свое восхищение и не вызывает неприязни у той, кем он восхищается, она кивает в знак благодарности или награждает кавалера залогом признательности: роняет веер или носовой платок и получает их назад из рук юноши, который спешит их поднять; в Севилье нередко случается, что знакомство, завязанное таким образом, длится полгода и полностью подчиняет себе два юных воображения, однако связь эта, зиждущаяся на кокетстве женщины и галантности мужчины, остается совершенно невинной: влюбленные не обмениваются ни единым словом!

Нам подобные нравы сделались так чужды, что мы не способны оценить ни их преимущества, ни их недостатки; этот язык для нас потерян навсегда, и мы не верим даже сделанным с него переводам. Впрочем, завершая свое похвальное слово добродетели андалузок, я не могу не последовать примеру того сельского проповедника, который растрогал свою паству рассказом о мученичестве не помню уж какого святого; видя, что вся деревня рыдает, добрый кюре начал упрекать себя в излишней велеречивости; наконец, не в силах больше сдержать волнение, им же самим и вызванное, и рыдая вместе с остальными, он воскликнул сквозь слезы: «Братья, друзья, дети мои, дражайшие мои дети, не плачьте так горько; ведь во всем, о чем я вам поведал, нет, возможно, ни слова правды».

Боюсь, как бы то же самое не сказали о моем восхвалении платонической любви андалузок; тем более что один молодой человек, способный судить беспристрастно, ибо он еще ни на ком не женат, уверял меня совсем недавно, что жительница Севильи нередко решается осчастливить первого встречного, с которым едва успела обменяться взглядами. Выбирайте сами между двумя вариантами.

Скажу вам и нечто куда более страшное: один англичанин, с которым мы свели знакомство в Мадриде и который приехал в Севилью прежде нас, имел рекомендательное письмо к здешнему священнику. Знаете, куда этот достойный служитель церкви повел юного чужестранца, даже, заметьте, не спросив его мнения?.. он повел его… Вы помните госпожу Сен-Клер в «Клариссе»[361]?.. Так вот, он повел его к севильской Сен-Клер… одним словом, к девицам легкого поведения!.. Причем святой чичероне чувствовал себя в сем почтенном притоне как дома… Вы видите, до какого цинизма можно опуститься, если, подобно мне, иметь злосчастную тягу к искренности. Давно уже я упрекаю себя за маниакальную привычку высказывать все без обиняков: порой это все равно что не сказать вовсе ничего. Ибо, желая показать предмет со всех сторон, мысль совершает круг и возвращается в исходную точку. Из-за моей правдивости у всех моих медалей видна только оборотная сторона, а портреты, которые я набрасываю, рассыпаются в прах, прежде чем я успеваю их закончить… Впрочем, эта манера ничем не хуже других, пустите в ход ваш ум, чтобы исправить суждения моего, и вы получите истинную правду.

В Севилье все друг друга знают; каждый вечер жители города собираются на неизбежную прогулку; все они смотрят друг на друга, но друг с другом почти не разговаривают. Того, что мы во Франции именуем светской жизнью, здесь не существует; но зато здесь отношения между людьми куда более задушевные. На публике люди рассматривают один другого, критикуют то, что им не нравится, но совсем тихо, потому что с завистью соседствует страх. Форму существования создают совокупно гласность и тайна; все жители проводят время на свежем воздухе и как будто на сцене, между тем жизнь каждого – секрет для остальных. Люди с утра до вечера находятся либо на балконе, выходящем на улицу, либо на гулянье, либо во дворе собственного дома, то есть почти всегда на глазах у окружающих; и тем не менее каждый отъединен от остальных. Нравам любовь к одиночеству чужда, но зато она живет в сердцах; испанец, как всякий страстный человек, нелюдим в душе своей…

Я часто твержу себе, что не следует сравнивать эту страну ни с какой другой, но менее всего – с Италией. Эти две страны и два народа, которые их населяют, отличаются друг от друга и в большом, и в малом! В Италии женщины терпеть не могут цветов в комнате; здесь женщины живут в окружении цветов; римлянки лишаются чувств от запаха амбры, андалузки благоухают «испанской кожей», которая не что иное, как чистая амбра; вечерний воздух в Риме и других частях Италии вреден для прогуливающихся, здесь женщины проводят всю вторую половину дня и часть ночи на улице без шляп и без шалей, ничего не опасаясь.