С. Ю. Витте

При мне состоял некто Казакевич, – сын или внук адмирала, когда-то бывшего коменданта Кронштадтской крепости. Он знал языки: фран<цузский>, англ<ийский>, немецкий и испанский, возраста около пятидесяти, судьба которого сложилась очень неудачно. Рано утром он приходил ко мне с пачкою иностранных газет и читал «а ля ливр увер»[223] передовые статьи и те, которые касались событий в России. Я тут же составлял общий их обзор и передавал графу вместе с тем обзором всей русской прессы и вырезками из которой, наклеенными на писчий лист бумаги большого формата, составлявшимся В. А. Дмитриевым-Мамоновым. Для этого все газеты, выходившие во всей России, присылались в двойных экземплярах.

Граф Витте имел поистине «воловью» трудоспособность: он не уходил спать, пока не просмотрит все эти вырезки. На многих из них он делал свои «крыжи» – отметки и по многим затребовал через канцелярию дополнительных справок или разъяснений у подлежащих лиц.

<…>

Травля Сергея Юльевича печатью и в его лице всего правительства, «которому ни на грош не следует верить», принимала хулиганские размеры. Твердили в один голос: никакой Думы и никакого созыва народных представителей [не] будет… Но этого еще мало!

Нужно было вызвать на откровенность самого государя: как он сам думает об этом? Не изменилось ли его отношение к созыву «лучших людей» России? Разумеется, никто в прямой форме не осмелился бы поставить его величеству такой вопрос. Я угадывал без слов со стороны Витте, что ему нужен, как задыхающемуся, приток свежего воздуха. Я написал статью, предназначавшуюся только для одного читателя: им и был государь, т. к. подписанная «Алексей С.», она никого не могла ни в чем убедить.

<…> Я обличал в моей статье в злостной клевете тех, кто осмеливался сомневаться в «незыблемости монаршего слова», столь торжественно возвещенного Манифестом 17 октября. Я писал: «Слово русского царя священно и неотменяемо…» Впоследствии я буду говорить о столыпинском преступном акте, «Законе третьего июня», которым священство царского слова было поругано в самой вульгарной форме… Особо отметив незыблемость само-державности русского царя, я ясно отделил от него «неограниченность» верховной власти в исторической перспективе, напомнив великого Петра и учрежденный им Сенат, где неподкупный князь Долгорукий перед лицом самого царя рвал его указы как не согласованные с законом, царем утвержденным, напоминая ему его слова: «Вскую[224] законы писать, если их не исполнять!» «Государственные дела России со времен великого Петра, – писал я в статье, – грандиозно расширились, самый механизм управления чрезмерно осложнился, а 20–30 человек ближайших „соделателей“ царя превратились в тысячу, сто же „российских столоначальников“ петровских времен обратились в десять тысяч, и делать царя ответственным за все деяния их нет никакого разумного основания…»

Да! Самодержавие есть источник всех источников государственного делания и законодательства и управления, но оно, самодержавие, отныне Манифестом 17 октября поставлено в неподвижные рамки неподвижного основного закона, который сам по себе не есть «статика», но «динамика», сама жизнь, творимая царем нераздельно, хотя и неслиянно, с волею народа, «лучшими людьми», на то уполномоченными.

Как это делалось в особо важных случаях, вечером 3 января 1906 года я оставил мою статью на просмотр графу. Около часу ночи меня разбудили. «От графа Витте к вам курьер с срочным пакетом. Просит разрешения войти. Говорит: „Так приказано!”»

«Его сиятельство приказал немедленно и лично вручить вашему превосходительству!..» «Вашему превосходительству!..» С чего-то он это взял, подумал я, принимая пакет от курьера.

На пакете крупным петлистым почерком рукою самого графа стояло: «Его превосходительству А. А. Спасскому»… Потом я узнал, что еще 6 декабря состоялся соответствующий указ об «откомандировании» и «прикомандировании» состоящим при председателе Совета министров.

В пакете я нашел свою статью и собственноручную записку графа: «Очень хорошо вы написали! Совершенно со всем изложенным согласен. Необходимо срочно напечатать, лучше всего шло бы в „Нов<ое> время“. Поговорим утром. Еще раз благодарю. Отлично написано. Витте».

Утром четвертого я направился в редакцию «Нового времени», где…, кроме А<лексан>др<а> Ар<кадьевича> Столыпина, одного из «столпов» Центр<ального> к<омите>та октября партии, слышавшего меня в «Соленом городке», я никого не знал. Я передал ему статью и желание Витте видеть ее напечатанной в «Н<овом> в<ремени>». Он тут же прочел статью – она была небольшого сравнительно размера, – с юношескою резвостью вскочил со стула… «Великолепно! Великолепно! Как? и сам Сергей Юльевич все здесь написанное одобряет?»