С Корниловским конным

— Та гэнэрала Бабиева! — отвечает он и добавляет: — Цэ шо отбылы за Манычем табун доньскых коний.

Об отбитом табуне у красных, собственности какого-то донского коннозаводчика, я слышал. О нем в газетах писалось, что — «Бабиев прислал войску как подарок от Корниловского полка», предварительно взяв себе несколько кобылиц и раздав некоторым офицерам полка, почему у меня мелькнула тут же мысль, что Бабиев подарит и мне «одну из своих».

По деревянной лестнице большого дома поднимаемся во 2-й этаж и входим прямо в столовую, без предупреждения, где неожиданно видим Бабиева и еще какого-то молодого полковника. Бабиев в черкеске, в папахе, при офицерском Георгиевском кресте 4-й степени и... в погонах генерала. Все это было для меня неожиданно и ново, как было неожиданно и для Бабиева наше появление.

— Ваше превосходительство, есаул Елисеев представляюсь, прибыв по выздоровлению от ранения, — рапор-

15 Елисеев Ф. И.

тую ему по всем правилам воинского устава и делаю шаг в сторону.

— Ваше превосходительство, есаул Лопатин представляюсь, прибыв по выздоровлению после ранения, — повторяет также по-уставному мой Филиппыч.

Бабиев, находясь по другую сторону большого стола, — немедленно же поднялся со стула, приложил левую (здоро-вую) руку к папахе и с серьезным лицом выслушал оба рапорта. Потом опускает руку, радостно улыбается в серые глаза, подходит к нам, обнимает каждого за плечи и целует. Он любил нас обоих и знал нас давно, еще по Турецкому фронту. Потом тут же поворачивается к молодому полковнику, который находился с ним, и представляет нам его так: «вот мой начальник штаба дивизии, Генерального штаба, полковник Рябов-Решетин*, казак Астраханского войска». Последний сам подходит к нам, дружески жмет руки и ласково улыбается, словно своим друзьям и сверстникам. Он молод, летами, думаю, сверстник Бабиева, но он без усов, почему и выглядит моложе его.

Бабиев, как всегда, бодр и весел. Сейчас же он в особенности молодцеват, так как он генерал, получил заветный офицерский Георгиевский крест, в его храбрый полк вернулись старшие офицеры, его друзья и — все это ему очень приятно.

— Вы, конечно, пообедаете у меня? — говорит он. — Кстати, время обеденное, — добавляет.

Мы с удовольствием согласились.

Сидим за столом, ждем, смотрим друг на друга и говорим. Бабиев расспрашивает о тыле. Его все интересует. Он ругает Раду, что она не шлет пополнения казаков в полки. Полки стали небольшого состава, по 150-200 шашек в каждом. Я смотрю на него и изучаю его в чине генерала. Легко сказать — он в чине генерала! Ждал ли он этого и так скоро? И я не оправ¹-дываю его, что он ругает Раду. Строевые казаки в станицах находятся на учете станичного правления и управления атаманов отделов, а не Рады. А в главном — находятся на учете войскового штаба, так при чем же здесь Рада? Но эти мысли я не высказываю, они не уместны и не реальны.

Бабиев все так же стильно одет и, как всегда, предпочитает у себя в доме и за обедом быть в папахе на голове. К титулованию «ваше превосходительство», видимо, уже привык, но душа... душа еще хочет молодиться. Он старается быть солидным, но глаза... глаза ведь зеркало души! Я вижу, что ему очень приятно видеть нас обоих, с которыми есть о чем вспомнить и поговорить запросто, как с равными. Я вижу, что штабные офицеры набраны им из Корниловского полка — хорунжии Ишутин, Чибишев* и корнет Ступников. На все вопросы они отвечают ему односложно: «так точно... никак нет», при этом неизменно добавляют титулование «ваше превосходительство» и стоят перед ним в положении «смирно» — почтительно и боязливо. И даже за столом величают так же и привстают со стульев, если он обращается к кому-либо из них лично. Полковник Рябов-Решетин титулует так же, но держится совершенно спокойно, достойно. Мы же с Лопатиным говорим с ним запросто, и ему это, думаю, приятно.

Под его испытывающим взглядом — я перевожу глаза на его офицерский Георгиевский крест, которого он до этого не имел. Он понял мой взгляд и объяснил при всех, что — в Екатеринодаре, по распоряжению генерала Деникина, сформирована новая Георгиевская Дума, которая, рассмотрев старые представления, наградила его и подъесаула Кадуш-кина* орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени, а генерала Шатилова* орденом 3-й степени.

На Турецком фронте, на левом фланге Кавказской армии, действовавшей больше против курдов, — очень трудно было получить этот орден. По статуту он давался за взятие действовавших орудия или пулемета, за захват неприятельского знамени, но у курдов не было ни пушек, ни пулеметов, ни знамен. Не густо было этого оружия и у пехоты турок, в особенности в указанном районе. Вот почему Бабиев рад и счастлив, добившись, наконец, высшего и так желанного боевого ордена.

Обедаем мы хорошо, но скромно. Узнали, что временно полком командует есаул Трубачев*, сверстник Лопатина по Николаевскому кавалерийскому училищу. Бабиев им недо-

волен: «вялый и не распорядительный», — как сказал он. Трубачев молодой корниловец.