С Корниловским конным

Странно было наблюдать, что с этими молодыми офицерами мы как-то не находили общего языка для разговора. Все мы, старшие, знали друг друга по училищу, все были между собой на «ты», всем нам были ясно понятны «все уголки юнкерской души», и. все мы были проникнуты «горением» за свое училище, как и яркими воспоминаниями о нем. Трехлетний курс наук и воспитания, воинского, психологического воспитания — каков должен быть офицер, конечно, сильно разнился от шестимесячных курсов. И, как курьез — в нашем училище, юнкера младшего класса, будь он со средним образованием или поступил в училище из полка, урядником — в отпуск пускали только через четыре месяца, вот перед этим самым училищным праздником. Мотив был один: «они еще не умеют отдавать воинскую честь как следует -— по-юнкерски».

Да они, офицеры ускоренного курса военного времени, и не были проникуты тем горением за свое училище, которым были проникнуты мы. Для них это был только короткий эпизод в военном училище, тогда как для нас — период времени, золотой период времени нашей лучшей жизни.

Вензель на погонах. Мои братья

Лечение мое естественное: нога должна сама выздороветь в поврежденных коленных связках, а так — я могу лечиться и дома. Подходят и Рождественские Святки, и своим присутствием надо порадовать всю женскую половину семьи. Тем более что старший брат Андрей, сотник 1-го Кавказского полка, на фронте, на Маныче, а младший Георгий, хорунжий — после очень тяжелого ранения в июле месяце — до сих пор лежит в госпитале, в Ставрополе.

Я в станице. Радости в семье нет конца. Прибыла и следующая радость: приказом Главнокомандующего Добровольческой армией генерала Деникина все представленные к следующим чинам офицеры нашего полка произведены, в том числе и я, в есаулы — за боевые отличия. Приказ вышел 24 декабря. Это были «первые производства», почему так и ценны.

У меня психологически тяжелая работа: на всех черкесках надо спороть «все четыре звездочки» самого красивого погона чина подъесаула. Хотя и лестно было стать есаулом в 26 лет от роду, но, откровененно говоря, — так было жаль расставаться «с четырьмя звездочками», в таких лишениях, походах и боях заслуженных на Турецком фронте, с которыми щеголял два года и четыре месяца. Четыре золотых звездочки на серебряном погоне окружали также золотые, вензельной прописи, инициалы старого и родного 1-го Кавказского полка — 1К. Но... я теперь в новом полку, в Корниловском, имеющем на погонах «свои инициалы». Следовательно, надо быть последовательным! И я снимаю 1К. Снял и разочаровался: получился совершенно «лысый, погон», словно у военного чиновника или у врача.

...Выздоровел и прибыл в станицу наш младший брат Георгий. В июле месяце, командуя взводом, при наступлении — брат был тяжело ранен в бок, под мышку. Пуля задела брюшину и остановилась там. Ранение было признано смертельным, но крепкий организм брата выдержал. Это все же оставило свой след: в плохую погоду, в сильный встречный ветер — ему тяжело было дышать. Мне как старшему брату — он говорит:

— Федя! Я офицер 2-го Черноморского полка Великой войны. Я служил в кавалерии... нас совершенно неправильно мобилизовали и отправили в солдатский полк, да еще пехотный. Я не хочу туда возвращаться и хочу служить в полках своего войска. Кстати — и мой строевой конь еще цел, с которым был в Персии. Помоги мне, Федя! — закончил он как-то печально.

Я был вполне с ним согласен. Я уже знаю хорошо подлую канцелярскую рутину и буквоедство. Идет жестокая война. Фронт должен быть сильнее всяких тыловых хитросплетений. И я проявляю инициативу — пишу письмо Бабиеву о брате, с полным изложением его военной службы с 1915 г. Конным вестовым посылаю в наш Корниловский полк, в полной уверенности, что молодецкий и душевный полковник Бабиев немедленно же зачислит его к себе, так как на фронте, ввиду постоянных потерь — каждый офицер дорог. И через неделю — получаю от Георгия письмо, что он уже «корниловец», чему очень рад. Офицеры полка ему понравились; но добавляет — «только вот Бабиев очень строгий и приказал мне быть похожим на тебя». Прочитав, я был очень рад за Жоржа и посмеялся над аттестацией им Бабиева и его пожеланиями.

Проходит неделя — и вдруг прибывает с Маныча старший брат, раненный в ногу. Он семейный, предпочел лечиться в станице и ходить на перевязку в местную войсковую больницу. Я уже почти выздоровел и охотно передал ему свой костыль.

У Андрея была дивная гнедая кабардинская кобылица, на которой он провел всю войну на Турецком фронте. Умная, прыткая, но очень строгая. Чистить ее надо было с осторожностью. Она была, словно нетронутая девица* т. е. если ее, даже ласково, погладить ладонью в нежных местах — она очень быстро и ловко может лягнуть задней ногой. Под седлом же — огонь, но полное послушание «поводу».