С Корниловским конным

Нога моя поправляется, но от самого колена и до ступни — вся она черно-красного цвета, а почему — я не знаю. Мне прописано ежедневно принимать горячие соленые ванны и электрическую гальванизацию ноги. Но эти «специальные ванны» находятся в другом госпитале, на Почтовой улице, возле городского сада. И я, на костылях, должен ходить туда. Но я должен быть здоров, почему и «шкандыбаю» ежедневно. К тому же сама «гальванизация» ноги, ощущение ее — приятны. Но в колени левой ноги силы нет. И я лечусь, лечусь...

«Если я хожу на костылях на гальванизацию ноги, то почему я не могу пройти и дальше в город? По Красной улице... хотя бы до Екатерининской? Может быть, встречу кого из друзей?» — думаю я.

И я уже там. Стою у телеграфного столба, чтобы кто-либо случайно не свалил меня на землю. И мне так подсчас-тило: встретил здесь подъесаула Якова Васюкова, милейшего человека и друга по военному училищу и Василия Гамалия*. Последнего вижу впервые после 1911г., когда он окончил училище и вышел хорунжим в 1-й Уманский бригадира Головатого полк, в Карс.

От него я узнал, что он является командиром 2-го Кабардинского конного полка Кабардинской бригады и прибыл в

Екатеринодар от ротмистра Заурбека Серебрякова*, восставшего против красных и отошедшего со своей бригадой в Баталпашинский отдел, присоединившись к отряду полковника Шкуро. Гамалий прибыл, чтобы доложить Кубанской Раде о прибывших кабардинцах, прося материальной помощи на содержание бригады. Вслед за ним прибыл и Заурбек. Он приглашает меня в гости в войсковое офицерское собрание (т. е. в войсковую гостиницу для офицеров) и втроем, с Заурбеком — устроить «байрам».

Я у них. Какая прелесть! Гамалий — «кубанский запорожец», живая старина, казачья поэзия, дивная чистейшая речь черноморских казаков и их музыкальные песни. И малороссийская колбаса, порезанная крупными кусками, под большой стакан водки. Ширь, размах. Буйный во хмелю, добрый по-хорошему и жестокий по-плохому. Это — Гамалий. И тут же — изящный как серна, легкий, поворотливый, остроумный и находчивый Заурбек. Изящный даже и в еде, изящный и в кутеже, никогда не теряющий себя и своего — ни личного, ни горского, ни офицерского достоинства, жгучий брюнет, с ястребиным носом — кабардинец Серебряков-Доутоков, — с черными густыми усами «а ля Вильгельм», признаком личной гордости.

В училище он «первый корнетист» и капельмейстер юнкерского хора трубачей. Он православный и поет в партии баритонов в юнкерском хоре, и в церкви, и на концертах. Отлично танцует лезгинку и декламирует армянские анекдоты с соответствующим акцентом. Он и литератор и вообще совершенно культурный человек. Гамалий и Заурбек — два противоположных полюса, но — такая у них дружба еще с училища, хотя Заурбек младше годом Гамалия по выпуску из училища.

В Екатеринодар он прибыл, чтобы представиться генералу Деникину, доложить о восстании и просить зачислить его бригаду на полное иждивение. Заурбек чуть запоздал. Войдя к нам — его первые слова были к Гамалию:

— А ты знаешь, Васыль, что мне сказал генерал Деникин?

Флегматичный черноморский казак, каковым был Гамалий, лениво ответил: «а почем я знаю»...

— А Ваши кабардинцы пойдут на Москву? Первые слова были генерала Деникина на мой доклад, — возбужденно говорит Заурбек. — Только тогда я могу дать помощь Вашей бригаде, — продолжает слова Деникина Заурбек, — если они пойдут на Москву вместе с Добрармией. И не подал мне руки... потому что — я ведь только ротмистр... да еще какой-то там Дикой дивизии... — печально, обидчиво продолжает наш гордый Заурбек. И чтобы рассеять свое огорчение и разочарование — он сегодня может и хочет пить.

— Васыль!.. Федя! — наливайте же! — кричит он.

Кабардинцы Серебрякова «пошли на Москву», но не дошли до нее. В июле 1919 г., в районе Царицына, командуя Кабардинской конной дивизией в чине полковника, — в конной атаке трагически погиб наш замечательный во всех отношениях Заурбек Серебряков, имея от роду около 30 лет. Терское войско сделало ему торжественные похороны, как национальному герою.

Генерал Врангель. Потери Корниловского полка

Изредка я стал появляться в войсковом офицерском собрании, пообедать. Как-то, выходя из залы, в коридоре 2-го этажа при спуске к лестнице, вижу генерала Врангеля в папахе и серой черкеске. По записной книжке он перечислял какому-то генералу в штатском костюме количество трофеев, захваченных его казаками. Имея костыль под правой мышкой, левой рукой отдал ему честь. Врангель знал меня лично и, коротким поклоном головы, с улыбкой ответил мне на приветствие.

«От нечего делать», опираясь на один уже костыль, тихо иду по Красной улице. Вдруг кто-то длинной рукой охватывает меня за талию. Оборачиваюсь и вижу генерала Врангеля.

— Как здоровье, подъесаул? — очень ласково спрашивает он и добавляет немедленно же: — У Вас очень красивый покрой черкески... где Вы ее шили? Я очень люблю казачью форму и все присматриваюсь, на ком и как сидит черкеска, чтобы одеваться соответственно. Я еще очень мало понимаю в черкеске.