С Корниловским конным

Здесь я должен остановиться на следующем: еще в мирное время, в нашем 1-м Кавказском полку, старшие благоразумные офицеры говорили, что наказазание казаков «под винтовку» следовало бы отменить, как вредное для здоровья человека, в особенности в кавалерии. Наказание это приводилось в исполнение всегда в послеобеденное время, т. е., когда все воинские чины отдыхали два часа, наказанные же должны страдать физически. А после отбытия наказания — идти на учение вместе с другими, отдохнувшими. Воинский чин устал «под винтовкой» в неподвижности двух часов, явно он обозлен, и учение уже не шло ему впрок. Некоторые

злостные начальники ставили наказанных под солнцем, чтобы еще больше усугубить это наказание. И если таковых начальников было немного, то они все же были.

В кавалерии — на дню три раза уборка лошадей. Утренняя уборка начиналась еще при темноте, а вечерняя — при заходе солнца. Естественно, что людям должен быть физический отдых. А тут ему дают «двухчасовое наказание» — быть недвижимым с обнаженной шашкой. И за всю Турецкую войну 1914-1917 гг. — никто из офицеров нашего полка и не подумал наказать казака «под винтовку».

По воинскому этикету — всякий начальник проходящей части должен представиться старшему начальнику квартирующей воинской единицы. Со своим помощником есаулом Лопатиным и полковым адъютантом сотником Малыхиным вошли к полковнику Малышенко. Кстати сказать, Лопатин при нем окончил Казачью сотню Николаевского кавалерийского училища в июне 1914 г. и хорошо знал своего придирчивого сменного офицера подъесаула Малышенко. Командир черноморцев был очень любезен. Стояли дни масленицы, о которой мы и забыли, но у Малышенко блины. Он угощает нас ими, под малую толику водки, а за окном, спиной к нам — недвижимо стояли три казака «под винтовкой»... Я не выдержал и лукаво спросил — «за что наказаны?»

— Заслужили... вот и поставил, — ответил он просто, но с намеком, дескать, «не Ваше дело»...

По военному училищу мы знали Малышенко как строгого «пунктуалиста», который считал, что «всякий проступок нижнего чина не должен оставаться безнаказанным», как говорит устав внутренней службы. И это я лично испытал на себе: по выходе сотни юнкеров в лагеря, он, будучи моим командиром взвода, за маловажный проступок дал мне четыре наряда дежурства на конюшню. Дал дежурство именно на конюшню, как самый неприятный наряд, но не дежурство по сотне или по кухне. Взводные портупей-юнкера не несли сотенного наряда по своей должности, и вот — я его получил... Это было ровно за три месяца до производства в офицеры. Я это не забыл, уже не сердился на него, но вижу, что он не переменился.

Учтиво распрощавшись, к вечеру полк прибыл в свое село Киевское, где пришлось пробыть больше месяца. Село большое, богатое, но грязь в нем -— непролазная.

Здесь, по южной стороне Маныча — стал фронтом 2-й Кубанский конный корпус генерала Улагая, в который входили:

а) пять конных полков 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева с артиллерией — 1-я Кубанская казачья конно-горная батарея есаула Бондаренко и 5-я Кубанская казачья батарея полковника Певнева 2-го*;

б) 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Ходке-вича и

в) одна бригада 2-й Кубанской казачьей дивизии — 1-й Полтавский и 2-й Кавказский полки.

Корпус занял широкий фронт около ста верст, начиная от села Киевского на левом фланге, через Кистинское, Дивное, Воздвиженское с 1-м Полтавским полком полковника Мамонова* и до села Рагули на правом фланге, где стоял 2-й Кавказский полк полковника Просвирина. Оба фланга корпуса не имели никакой «живой связи» с соседними частями. Главные силы корпуса были сосредоточены в селе Дивном.

1-я бригада 2-й Кубанской казачьей дивизии — 1-й Кубанский полк полковника Фостикова и 1-й Лабинский полковника Шапринского — с занятием Святого Креста некоторое время оставались в том районе.

Об этих двух полках генерал Фостиков пишет мне лично так: «15 февраля 1919 г., из района Св. Креста, 1-й Лабинский полк был направлен в Медвеженский уезд Ставропольской губернии для подавления крестьянского восстания».

Хотя это крестьянское восстание проявилось в той же Ставропольской губернии, юго-западнее расположения 2-го Кубанского корпуса — мы о нем не слышали. Крестьяне же, конечно, знали. Все это складывалось не в пользу их взаимоотношений с казачьими частями, расквартированными в селах.

Генерал Романовский, начальник штаба генерала Деникина, 15 февраля обратился с телеграммой к Донскому ата-

ману генералу Краснову: «В Ставропольской губернии, в районе сел Медвежье и Летницкое (соседние с Кубанью и Доном, Ф.Е.), на почве большевистской пропаганды, началось брожение, грозящее перейти в открытый мятеж». Далее Романовский просит донские власти послать донцев для подавления беспорядков.