С привкусом пепла

– Кто? – Зотов невольно охрип.

– Да Анька Ерохина, знаете?

Зотов пошатнулся, чувствуя, как по спине побежала мелкая, холодная дрожь.

– Идите, Алеша, спасибо, – прохрипел он. Партизан пожал плечами и убежал. Анькин платок мелькал возле кухни. Красивая, ладная, веселая. Он слышал ее переливчатый, жизнерадостный смех. Первым порывом было подойти и прострелить мрази башку. Не надо быть гением, чтобы сложить два и два. Ребенок, безвыходная ситуация, раскаяние, слезы, все это просто дешевый, постановочный фарс. И Зотов, сука, купился. Купился, словно безмозглый пацан, на улыбку, доброе слово и сиськи. Бравая разведчица Анна Ерохина, гордость партизан брянских лесов, посоветовала Митричу остановится у своего давнего и хорошего знакомого Трофима на затерянной заимке среди полей и лесов. Знала она чем промышляет Трофим? Да естественно знала и послала старика и рыжего парнишку на верную смерть. Мотив? Ничего, мы непременно выясним и тогда спросим с каждого...

Зотов посмотрел на суетящегося Маркова, тяжело вздохнул и пошел по тропе. Не надо тревожить, дел у человека по горло, а ты с херовыми новостями полезешь сейчас. Потом, все потом. Заложить бы паскуду и всего делов... Нет, крайние меры сейчас ни к чему. Ну поставят сучку к стенке, легче не станет. Только оборвутся связи с Каминским, а этого сейчас нельзя допускать. Эх, Анька, Анька... Зотова качнуло, одеревенелые, сведенные колесом ноги отказывались идти. Лукин подтянутый, чистенький, как с парада, стоял в сторонке и улыбался ему самым нахальнейшим образом. Чего лыбится? Зотов резко сменил направление и поковылял к майору.

– Виктор Палыч, дорогой, – рожа Лукина стала вовсе паскудной. – С самого утра вас ищу, а вы запропали, никто ничего не знает.

– Гулял, – буркнул Зотов. – Здравствуйте.

– В лесу нынче опасно, всякое случается, знаетели, – Лукин сочился истинным дружелюбием. – Тропинки узкие и немецкие агенты орудуют. Поберегли бы себя.

– Я тропинками не хожу, все больше по чащам щарюсь, как волк, – отшутился Зотов. – Зачем искали? Соскучились?

– Новости для вас есть, – мерзким голосом сообщил Лукин. – Александр Волжин признался в убийстве Твердовского. Цените, вам первому говорю.

Зотова словно ударили обухом по голове. Новости сегодня одна лучше другой. Что несет этот хлыщ?Чуть отдышавшись, онпереспросил, растягивая слова:

– Волжин признался?

– Не вынес бремени вины, – кивнул с видом победителя Лукин. – Совесть все же видимо есть. Сегодня ночью чистосердечное признание написал.

Вдоль позвоночника прошла холодная дрожь. Зотов не верил, не хотел верить. Чтобы Сашка взял и признался? Да не может этого быть.

– Я хочу увидеть его.

–Нет, –хмыкнул майор.

–Ну и ладно, – Зотов повернулся и похромал, припадая на левую ногу. Скоро, ты, сука, по-иному заговоришь...

–Никуда не уходите, Виктор Палыч! – насмешливо крикнул в спину Лукин. – Эвакуация на носу, кота за шарики не будем тянуть. Вечером трибунал и сразу приговор в исполнение. Шлепнут вашего Волжина.

Мысли спутались, полетели беспорядочной стаей. Твою же мать. Не было печали, черти накачали. Без этого проблем выше крыши. А Лукин, сука, упорный. Немцы контрпартизанскую операцию развернули, все на соплях повисло, совет командиров собирается, а он все это время Волжина крутит. Сволочь.

Решетов сидел на пеньке возле землянки, попивая чаек и олицетворяя собой островок безмятежности посреди царящего хаоса. От сердца чуть отлегло. Живой и вроде здоровый. При виде Зотоваскрыл хитрющую улыбку и отрапортовал:

– Здравия желаю, товарищ фельдмаршал. За время вашего отсутствия происшествий не было, личный состав отдыхает, потерь нет.

– Карпин где? – угрюмо спросил Зотов.

– Ты чего, не в духе? – подозрительно прищурился Решетов. – Думал вернешься довольным.

– Карпин где?

– В землянке, хреново ему, – Решетов кивнул за спину. – Толком объяснить можешь?

– Сейчас узнаешь. Пьет?

– Не, завязал.

– Давно?

– Послезавтра третий день будет.

– Ясно, – Зотов отдернул плащ-палатку на входе. Голый до пояса лейтенант сидел на нарах, протирая тряпочкой снятый ствол «Дягтяря». Тугие мышцы лоснились в пыльных лучиках света, льющегося из слепого окна. Разобранный пулемет аккуратно разложен на дощатом столе. Консервная банка, доверху набита окурками самокруток. Пахло потом, оружейным маслом и табаком. У противоположной стены лежал, скучая, рядовой Капустин.

– Здорово, – лейтенант поднял глубоко запавшие, в черных обводьях глаза.

– Пошли, – выдохнул Зотов. – К Лукину. Сашка признался в убийстве.

Сзади удивленно присвистнул Решетов.

– Во, а я думаю, чего он такой довольный с утра.

– Я с вами! – Капустин попытался подняться и скривился от боли.

– Лежать, – приказал Карпин. – Остаешься за главного.

– Так тут больше нет никого, – обиделся Капустин.

– Вот поэтому ты и за главного, – лейтенант назидательно поднял палец и покинул землянку. Одеваться не стал, оставшись в одних брюках и сапогах, с кобурой и финкой на ремне.

– Прогуляюсь за компанию, – одарил Зотова Решетов глумливой улыбкой.

– Прогуляйся, – фыркнул на ходу Зотов.