С тобой? Никогда!

— Не знаю. — Ярик вернулся к синтезатору. — Может, не стоит торопиться. Я еще поспрашиваю в музыкалке у своих ребят.

Но язык у Бори был, как помело. Уже через неделю старшеклассники прознали о нашем подвале и стали приходить туда все чаще. Тимофей Левицкий оказался коротко стриженным высоким хамом в дорогущем спортивном костюме. Поначалу он приходил, чтобы послушать ребят, потом притащил свою гитару, затем своих друзей и подруг, а еще позже уже стал диктовать и свои правила.

Видно было, что Ярику это совсем не нравилось. Он продолжал приглядываться к новичкам. Да, ему лестно было получать восторженные отзывы о своей игре на синтезаторе. Но наличие в подвальной каморке новых инструментов и серьезного усилителя, похоже, стали решающим фактором, почему парень решил смириться с присутствием этой компании в своей репетиционной.

Мне Левицкий не понравился сразу и совсем. Наглый, ехидный, высокомерный. Его мало интересовала музыка. Больше нравилось то, что у него теперь было помещение для сходки, куда он мог приглашать других старшеклассников, чтобы те восхищенно глядели на то, как он бряцает по струнам, а потом запивали впечатления крепким пивом с сигаретами. На меня он косился недоверчиво или вовсе делал вид, что не замечал.

После репетиции Ярик обычно бережно накрывал чехлом свой синтезатор, забирал наши с ним рюкзаки, и мы шли домой. А Тим со своей гоп-компанией оставался в подвале, чтобы дурачиться и зажимать старшеклассниц, пришедших приобщиться к его талантам.

— Как ты его терпишь? — Удивлялась я, когда мы с Яриком шли по набережной домой.

Но Ярослав в обычной для себя манере отмахивался.

— Да он вроде нормальный. Дикий немного, но это воспитание. А играет вроде неплохо.

И всегда быстро переводил тему на все, что угодно, кроме обсуждения своей новой «группы». Я чувствовала, что ему неуютно, но тоже быстро забывала о неудобствах, едва мы оставались одни.

Мы могли болтать бесконечно. Вспоминать детство: размазанные по щекам ягоды, игры в песочнице или чтение «Дикой собаки Динго» под одеялом в свете фонаря. Эта подростковая книга считалась чтивом для взрослых — ведь она о первой любви. А нам, только окончившим детский сад и ожидающим поступления в первый класс, едва научившимся читать по слогам, было жутко интересно, что же такое скрывают от нас родители, убирая ее от нас подальше.

Да, в те времена общими усилиями мы смогли прочесть лишь пару первых страниц книги, а потом бросили. Важно было не это, а наличие большой общей тайны. Душный воздух под одним на двоих одеялом, свет фонарика во тьме, детские смешки, воспоминания о которых вызывали теперь лишь неловкость и какое-то странное тепло в животе. Но сейчас, когда книга уже была прочитана полностью и вовсе не казалась какой-то особенной или взрослой, сейчас эта память о времени проведенном когда-то вместе казалась нам настоящим подарком судьбы.

Мы гуляли вдвоем у пруда, кормили уток, обсуждали школьные занятия, ходили друг к другу в гости на чай — пока родителей не было дома. И чувство чего-то прекрасного, творящегося между нами, делало эти мгновения поистине волшебными. «Дружба между нами? Не дружба? Что это тогда?» — сомнения постоянно сменяли друг друга, но одно оставалось незыблемым: время, проведенное рядом, летело с невероятной скоростью. Нам всегда было о чем поговорить, и никогда не было скучно.

Неумолимо приближался май, а с ним и последний школьный звонок. Уроки физкультуры, которые я с трудом выносила, приближались к концу. Учитель больше не мучал нас кроссами и нормативами, все больше давал свободного времени и позволял играть в активные игры. Баскетбол и волейбол я старалась избегать — там над моей медлительностью и неповоротливостью всегда ржали одноклассники.

А вот вышибалы были более сносны в этом плане: минута позора, тебя вышибли, и ты свободен. Мальчишки почему-то вели себя сдержаннее, а вот девочки, они не могли упустить шанса, чтобы не проявить во всей красе свою жестокость. Они всегда метили сразу в меня. Кидали мяч в лицо или в живот. Чтобы еще раз доказать, какая я большая и неуклюжая. Чтобы было больнее во всех смыслах.

Больше всех, конечно, старалась рыжая Яна. Ее особенно раздражали мои эластичные черные штанишки, облегающие жир на ляжках, и моя широкая футболка — та для нее как тряпка для быка. Конечно, она мечтала, чтобы я однажды застряла в турнике, и тогда можно было бы издеваться надо мной, делая бесконечные снимки или обзываясь. Но вышибалы тоже подходили.

Она привлекала к себе внимание хлопками и свистом: типа «смотрите, сейчас я выбью эту жируху». И все ее подружки ободряюще улюлюкали. У меня сердце колотилось, как бешеное, когда она замахивалась под всеобщие крики. Я, как олень в свете фар, застывала от страха. А она кричала: «Держи, Колбаса!» и с садистической улыбкой швыряла тяжеленный мяч, который каждый раз, как ни старайся, ударялся в мое тело или лицо.