С войной не шутят

Прожектор прополз по воде вниз — течение тут сильное, человека волочит кувырком, так тащит, что даже «а-а» прокричать не удается, — выхватил несколько островков куги, край тростниковых дебрей, облюбованных утками и кабанами, кромку култуковых зарослей, увенчанных остробокими, твердыми, как железо, орехами.

— Ну что? — прокричал мичман, оглушенный стрельбой, — глянул вниз, за борт.

— Нету!

— Бросай за борт буй! — скомандовал мичман. — Когда рассветет — вернемся. А сейчас уходим в Астрахань. У нас командир ранен, — добавил он виновато.

В том, что Чубаров не убит, а только ранен, мичман не сомневался — таких людей, как Чубаров, не убивают.

— Что с этим гадом делать? — послышался снизу крик Букина. — Воды он уже наглотался столько, что скоро шевелиться перестанет.

— На борт его! В Астрахани под суд пойдет.

— А с лодкой что?

— Снимай мотор! Лодку мы возьмем на поводок и отбуксируем на базу.

— Если, конечно, она не потонет по дороге.

— А станет тонуть — обрежем буксирный конец: пусть гниет на волжском дне. Быстрее, быстрее, ребята! — поторопил Букина с Ишковым мичман. — Командир потерял много крови.

Мокрого, оглушенного браконьера, по-рыбьи выпучившего глаза, плюющегося слюной и какой-то тягучей зеленой гадостью, подняли на борт сторожевика, положили на палубу рядом с беспамятным, обмотанным бинтами Чубаровым.

Первую помощь ему оказал «медбрат» — доброволец из команды, матрос Акопов. Акопов, обрусевший армянин, окончил в Москве фармацевтический техникум, а потом — художественное училище, хотел поступать в третье заведение, но не успел, его забрали в армию…

За борт выбросили два пластмассовых буя с надписью «ПВ России», что означало «Пограничные войска России», и на полном ходу, взбугривая воду двумя высокими белесыми горбами, устремились к скрытой в тревожной ночи, ничем не выдававшей себя — ни одним огоньком, ни одним желтым пятнышком на небе — Астрахани.

Пока шли, мичман раза четыре наведывался в машинное отделение с одним и тем же вопросом:

— А скоростенку прибавить нельзя?

Он не доверял разным переговорным устройствам, матюгальникам и раструбам, отворачивал от них лицо — предпочитал «живое» общение.

— Идем на пределе, — отвечал ему механик. — Если еще прибавим малость — из корпуса полетят заклепки.

— Чего ты буровишь, дед? — всех механиков в бригаде традиционно звали дедами, в них и впрямь было что-то от дедов: степенные, малоразговорчивые, любят подымить цигаркой. — Какие заклепки? На корабле ни одной заклепки нету — только сварные швы.

— Ну, сварные швы расползутся.

— Значит, нельзя прибавить скорость?

— Никак нельзя.

— Тьфу! — плевал себе под ноги мичман и, грохоча каблуками ботинок по железным ступеням лесенки, покидал преисподнюю, взлетал вверх, на палубу, где лежал Чубаров, склонялся над ним. Потом подавленно вздыхал и отходил.

Так до Астрахани Чубаров и не пришел в сознание. Может, оно было и лучше, что не пришел: потеря сознания — это защитная реакция организма на боль.

В Астрахани Чубарова прямо на городском причале около гостиницы «Лотос» подхватила машина «скорой помощи» и, взревывая сиреной, увезла в областную больницу.

На допросе задержанный отказался назвать свои данные.

— А я вовсе и не браконьерничал, — задержанный раздвинул губы в насмешливой улыбки, — с чего вы взяли, что я браконьерничал?

— Как фамилия человека, который стрелял в пограничников?

— Не знаю, я его в первый раз в жизни видел.

Следователь, который допрашивал браконьера, — дело происходило в кабинете Папугина, командир бригады находился тут же — постучал острием шариковой авторучки по столу, покрутил головой: ох, и лихо же врет гражданин хороший! Сейчас он даже от знакомства с самим собою откажется.

— Я тихо-мирно отдыхал с удочкой на берегу, ловил тараньку, а он мимо проплывал на моторке, наставил на меня автомат и велел пересесть к нему в лодку. Ну как я мог не сесть к нему в лодку, товарищ полковник? — следователь военной прокуратуры был всего-навсего капитаном, но браконьер величал его полковником. — Он бы меня продырявил и спокойно поплыл дальше.

— А зачем ему вас дырявить? — осведомился следователь.

— Как зачем? Я же свидетель, я же видел его… А раз видел, то запомнил. Свидетелей в таком разе обязательно убирают. Я читал об этом.

— А двое нарушителей, которые ушли, они вам тоже неведомы?

— Совершенно верно, товарищ полковник, неведомы. Не-ве-до-мы.

— Никогда раньше их не видели?

— Никогда.

— Ясно-понятно, — следователь не выдержал, рассмеялся ядовито, щелкнул шариковой ручкой. — Так ясно-понятно, что ничего не ясно, ничего не понятно. — Засунул ручку в карман. — Побудете у нас за решеткой недельку-другую на матросских харчах, которые, замечу, гораздо хуже тюремной баланды, образумитесь малость, вспомните кое-какие детали знакомства со своими коллегами, — следователь заменил в последнем слове букву «г» на «к», получился красивый «ченч», — и мы продолжим наш разговор.