С войной не шутят

Завтрак на базе, в комендантской полуроте, по распорядку дня начинался в восемь тридцать. Следом за матросами кормился разный подсобный люд. Затем звери, состоящие на довольствии: пес Черныш, которого последние две недели держали на берегу: как дополнительную караульную единицу, хотя пес, сходив один раз в плавание, выл и просился туда снова, и кот Каляка-Маляка. И только потом наступала очередь разного проштрафившегося люда — нарушителей, штрафников, арестантов, дезертиров. Для них на дне котлов оставалось разное вкусное густотье, суповая кашица и шкварки от рисовой затирухи, заправленной говяжьей тушенкой, так что обычные матросы штрафникам могли только завидовать.

Через минуту матросик, дневаливший на кухне, с испуганным кудахтаньем выскочил из глухого коридора, в котором находилась комната, выделенная под КПЗ — камеру предварительного заключения. С подноса сорвалась кружка с компотом и с грохотом покатилась по полу.

— Товарищ командир! Товарищ командир! — отчаянно заблажил матросик.

Руки он не мог оторвать от подноса, только делал кивающее движение головой, бросая ее вбок и назад.

— Там… Там…

— Чего там? — недоуменно нахмурился выбежавший на вопли матросика дежурный. — Что случилось?

— Там… Там… — вновь заблажил матросик, не переставая по-вороньи уводить голову в сторону и возвращать ее обратно. Такое впечатление, что он подавился костью.

— Чего там? — дежурный понял, что от матроса он ничего путного не добьется, затопал ногами по коридору, устремляясь в закуток с КПЗ, вернулся оттуда задумчивый, бледный. Он почесал себе нос и произнес только одно слово: — М-да!

Вид у него был растерянный. Через полминуты он уже срочно вызванивал по радиосвязи начальника штаба Кочнева — тот руководил прокладкой резервного кабеля к жилым помещениям и находился вне базы.

— Товарищ капитан второго ранга, у нас ЧП! — выпалил он на одном дыхании, дозвонившись до Кочнева.

— Какое? — голос у Кочнева невольно дрогнул: слишком уж много этих ЧП выпадало в последнее время на долю бригады.

— Убит задержанный.

— Как убит? Где?

— В помещении, в которое мы его временно определили. Двумя выстрелами в голову.

— Час от часу не легче! — Кочнев выругался. — Срочно пригласите в штаб представителя военной прокуратуры и кого-нибудь из милиции. Я скоро буду!

В Пропеллера стреляли почти в упор, через узенькое, похожее на щель боевого дзота оконце, вырезанное в стене бывшей кладовки, где тот сидел. Ночью кто-то подобрался к этому оконцу и окликнул задержанного. Тот обрадованно подскочил к щели. Радоваться Пропеллеру особенно не надо было: он получил две пули в лоб.

Стреляли из пистолета с глушителем — никаких хлопков дежурный не слышал — все было проделано очень тихо.

Первый — совсем еще поверхностный — осмотр показал, что убийца пришел со стороны берега, окаймленного кустами и горячими водяными блюдцами, в которые днем даже ступить было невозможно: вода нагревалась до температуры кипятка. Колючая проволока там была протянута жиденькая, прорезать в ней дыру можно было даже обычными ножницами. Оттуда к Пропеллеру и пришла смерть.

Через двадцать минут после Кочнева приехал Папугин, выслушал доклад дежурного, переглянулся с юристом и махнул рукой:

— В конце концов собаке — собачья смерть.

Старшему лейтенанту Чубарову сделалось хуже — в больнице поднялась температура, в плече началось воспаление, и врачи пришли к выводу, что пуля, которая попала в него, была «грязной» — обработанной какой-то гадостью.

Чубарова немедленно перевезли из палаты на операционный стол, рану основательно почистили. Это было утром, и казалось, ничто уже не должно было угрожать молодому человеку. Но к вечеру рана вновь начала стремительно гноиться. Чубаров опять очутился на операционном столе.

Начальник штаба Кочнев примчался в больницу, ворвался в кабинет главного врача с одним вопросом:

— Что с Чубаровым?

Главврач, плотный старик с лысым теменем, стащил с тяжелого мясистого носа очки, выдавившие в коже лаковую красноватую ложбинку, помял пальцами переносицу.

— Скрывать не буду, состояние тяжелое. Было средней тяжести, сейчас — тяжелое.

— Как допустили?

— Так и допустили. Ни один человек в больнице даже предположить не мог, что пуля окажется отравленной. Первичный анализ крови, когда больной поступил к нам, ничего не показал.

— Жить парень будет?

— Все для этого делаем… Но сказать сейчас, что все будет в порядке, нельзя — рано. Если бы он сразу поступил к нам в больницу, а то… — врач развел руки в стороны и красноречиво вздохнул. Нахлобучил на нос очки.

— Если бы могли раньше — доставили бы.

— Нам, дорогой мой, всегда «если бы да кабы» мешает. Как танцору тесные штиблеты. Это — всероссийская беда.

— Да, — нехотя согласился Кочнев. — Если нужны будут какие-нибудь лекарства, препараты — готов поставить на ноги всю Пограничную службу России.