Саалама, руси

Ливанская глянула на него исподлобья, губы задрожали мелкой противной дрожью:

— У нее куча вирусов.

— И что? — Андрей хмыкнул. — Это больница.

— Ты с ней работать не будешь, — женщина вскинула подбородок, повысив голос. — Никто с ней работать не будет! Пусть проваливает туда, где ширяется.

— Ты кто, чтобы такие решения принимать?

— Извините, — сестра, проходя мимо и неся пустые бутылки для утренних анализов, удивленно окинула их взглядом и едва не задела Ливанскую подносом. Женщина замолчала.

Проводив девушку взглядом, она судорожно вздохнула и решительно отрезала:

— Тогда пошел вон из моего дома. Не хватало, чтобы ты в мою постель заразу таскал.

— Без проблем, — Гадетский уверенно кивнул и ушел обратно в кабинет.

11

Восемнадцатая районная больница. 22:40

Ливанская сидела на старом продавленном диване рядом с Полем и сверлила его взглядом. Мужчина от неловкости то и дело поправлял на носу очки.

— Да ладно тебе, не претендую я на место твоей жены, — девушка согнутой коленкой потерла по бедру мужчины и пьяновато усмехнулась: — Брось, это просто секс.

Поль отодвинулся, но она тут же наклонилась и полушепотом проговорила:

— У меня есть конкурентное преимущество, — Ливанская улыбнулась в глаза: — я белая. Неужели ты не соскучился по белой женщине? — девушка повела ладонью по ноге мужчины по направлению к паху. Поль у них уникум, у него местная жена. Сомалийка. Из Могадишо.

Мужчина холодно посмотрел на нее:

— Слушай, Рита, говорят, ты вроде как полгода на таблетках сидела. Под заражением?

Так вот в чем дело — девушка хмыкнула:

— Я чиста, не бойся.

— А я нет, — он решительно посмотрел ей в глаза: — У меня ВИЧ. И я заразил свою жену. А она — нашу дочь. Страшно не умереть, страшно близких людей убить.

Она не поняла, собственно, протрезвела или нет. Просто в глазах вдруг резко прояснилось, в горле встал неприятный солоноватый комок, больше похожий на судорогу, мешающий сглотнуть. И мужик, с которым она минуту назад была готова перепихнуться, вызвал что-то похожее на брезгливый испуг. Почти страх.

Поль решительно встал, не глядя на обескураженную девушку, и уже выходя, бросил от дверей:

— И кончай пить — доиграешься.

Через месяц Поль принес на руках дочь. Умирать принес. А еще через два они доставали из петли самого Поля, когда он пытался повеситься, похоронив трехлетнюю Салеми на местном кладбище.

Ливанская опустила голову на стиснутые в замок руки. По спине тек холодный пот. Годы в Сомали даром не прошли. В ней остался страх. Она ведь испугалась, когда ходила под заражением. Впервые в жизни испугалась. Это не проявилось сразу. Сначала она смеялась, глотая горсти таблеток. Не придавала значения. Тяжело стало потом. Когда приехала в Москву. Россия, зима, привычный мир: все вдруг стало так остро важно.

Это накапливалось, как снежный ком. С каждым месяцем она все больше думала об этом, все чаще вспоминала. Последний анализ Ливанская делать отказалась. Ее не пускал малодушный страх. Муки тогда уговорил и один ездил с образцами в Могадишо. А она всю ночь сидела на земле за бараками и курила сигареты одну за одной, пока он не вернулся и не сказал, что все чисто.

Но ей не полегчало. Она так и не смогла избавиться от этого. Поль, трехлетняя Салеми. Ливанская каждый раз внутренне сжималась, подходя к ним, и Поль это видел. Она себя за это презирала, ненавидела, но справиться не могла. Неадекватный, недостойный врача страх. Фобия.

ВИЧ, гепатит, тиф. Эти слова заставляли виски покрываться мокрой липкой испариной.

12

Москва. 21:10

Вагон был набит битком, стояла невыносимая духота, в воздухе висела вонь поездов.

— Извините, — женщина, наступившая ему на ногу, устало буркнула, Андрей так же устало бросил: «Ничего». Бабка, стоявшая сзади, назойливо стучала ему по икрам корзиной. Парень прислонился лбом к грязному стеклу, перед глазами мелькали мокрые серые стены. И провода, провода, провода…

— Падаль, — Зоя Николаевна тронула было парня за плечо, но тут же выпустила, брезгливо отерев руку о полу куртки.

Тело без поддержки тяжело завалилось на спину, открыв синее одутловатое лицо. Похоже, он уже окоченеть успел, не слишком-то они торопились вызывать «скорую».

Андрей судорожно втянул воздух. Четвертый курс, вторая неделя работы в неотложке, и уже труп. Правда, на вызове сказали — передоз. Зоя Николаевна сразу скривилась — не любила она наркотов.

Воняло уксусом, мочой, потом, какими-то химикатами.

— Сейчас бумажку выпишу и тронемся, — врачиха достала из чемодана бланки и ручку, поджав губы и стараясь ничего особо не касаться, присела на край табуретки. Бумажки пристроила на коленях.

Пока она, кряхтя, заполняла бланк, Андрей осмотрелся. В квартире торчали по-черному. Сейчас в однушке было человек семь, лежали вповалку на полу — ступить некуда. Они не то что «скорую» вызвать не в состоянии были, некоторые вообще не заметили, как в квартиру врачи пришли.

— Уебись с дороги, — заторможенная девица с рыбьими глазам толкнула Андрея в плечо, и парень сделал резкий шаг в сторону, освобождая проход.