Саалама, руси

Лицо у нее было рыхлое и отечное, с синими губами и красными, воспаленными, как у бассетов, глазами. Девица почесала бок, задрав мятую грязную майку, наклонилась и взяла в руки лежащего на кровати ребенка. Повернула его боком, будто тряпичную куклу, и потащила на кухню. Младенец разразился визгливым плачем.

Андрей проследил за ней взглядом и шепотом спросил у Зои Николаевны:

— Это что, ее ребенок?

Тетка плюнула на пальцы, перелистывая страницу:

— Ну а чей же.

— Слушайте, надо в соцопеку заявить. Она же обдолбанная.

Врачиха только махнула рукой:

— А хули мне с ней возиться? Заебала уже. Двоих забрали, а она их все рожает и рожает. Что я — всю жизнь буду за ней бегать?

— А вы его это… заберете? — бледный парень, похожий на ходячий скелет, возник за плечом Зои Николаевны и показал на труп. Он шатался, боязливо поглядывал то на тело, то на Зою Николаевну, и жалко кривил губы.

— Ты что, порядка не знаешь? На, держи, — врачиха сунула в руки парня бланки. — Участковому отдашь.

Тетка грузно поднялась, запахивая куртку, и торчок, задергавшись на полусогнутых ногах, вперился в нее потерянным взглядом:

— Так мне сейчас что, дяде Васе звонить?

Тетка смерила парня брезгливым взглядом и передернула плечами:

— Звони-звони. Пошли, — последнее слово она бросила Андрею, для наглядности махнув рукой на дверь.

Гадетский двинулся за ней, напоследок глянув через плечо.

Парень продолжал стоять, глядя им в спины. Он нервно трясся, сжимая в руках справку о смерти, и кривил лицо в рожах, то слезливых, то искаженных неестественной подобострастной улыбкой. Откуда-то с кухни раздавалось пьяное пение, прерываемое плачем. Видимо, мамаша пыталась угомонить ребенка. А может, и накормить — она чем-то громко бренчала, только еще сильнее пугая младенца.

Последнее, что Андрей увидел, прежде чем захлопнул за собой дверь — это как на полу зашевелился один из наркоманов, застонал и сунул руку себе между ног.

Зоя Николаевна уже спускалась по лестнице.

— А кто такой дядя Вася?

— Санитар из морга. — Тетка хмуро глянула на Андрея, открывая дверь подъезда. — Они туда не первый раз звонят.

Светало. Андрей вышел из задней двери на парковку. Почти все машины были уже на месте — самое тихое время. На улице было еще прохладно. Пахло свежестью и дождем. В сквере через дорогу гомонили первые птицы. Он глубоко вдохнул и прямо у двери уселся на асфальт, облокотившись о стену. Глянул на штаны: колени сплошь забрызганы белой краской. Это они на вызов ездили, в санчасть, там ребята строителей наняли — то ли таджиков, то ли узбеков — и те чуть друг друга не поубивали. Пока разнимали и перевязывали, сами извозились. Брюки можно выкидывать.

Андрей пару раз стукнул по колену, пытаясь сбить грязь, устало выдохнул и вытянул ноги.

— Чего сидишь, мОлодежь?

— Петр Иннокентич? — Гадетский открыл глаза и хотел было встать, но водила «скорой» махнул рукой и по-зоновски уселся рядом на корточки. Удивительно, но в такой позе он мог сидеть часами, курить или грызть семечки, у него даже колени не затекали.

— Да зови меня просто дядя Петя, какой я Иннокентич, — водила крякнул, доставая пачку «Беломора». — Че, притомился?

Андрей неопределенно пожал плечами и принял предложенную папиросу.

— Да нет, просто не по себе немного. Здесь часто такое бывает? — парень затянулся. Дерьмо было редкостное, аж глаза слезились.

— Чего? — дядька глянул на молоденького фельдшера, а потом понимающе кивнул. — Жмуриков увозим? Да каждую неделю. Бывало, что и троих за ночь.

— А наркоманов? — парень напряженно уставился в пустоту.

— И этих часто, — дядька засмеялся и махнул рукой, чадя папиросой. — Ой и много их там. — Он глянул по сторонам и улыбнулся полным золотых зубов ртом. — Спирту хошь? Чет бледный ты совсем.

Гадетский отрицательно покачал головой — у него впереди было еще пять пар в институте.

Дядя Петя уже минут десять как ушел, а Андрей все сидел на асфальте. Город проснулся, улица шумела. За забором слышался топот сотен ног людей, спешащих на работу, визг покрышек, недовольные гудки, шум машин. Он достал из кармана телефон, покрутил в руках, даже набрал было номер крестного. Но сбросил.

Парень лежал в луже собственной рвоты, время от времени вяло шевеля рукой. К щеке прилипли желтые ошметки, удивительно, но он, видимо, что-то ел — даже странно для такого исколотого наркомана.

— Эй, парень, — Зоя Николаевна пнула его носком кроссовка и брезгливо скривилась — запашок стоял тот еще.

Андрей присел на корточки и потряс наркота за плечо. Но того снова начало рвать, и он отпрыгнул, уворачиваясь от зловонной жижи. Подошел с другой стороны и одним движением повернул парня на бок, чтобы рвотные массы не попали в бронхи.

— Судороги были? — Зоя Николаевна равнодушно окинула наркомана взглядом, оценивая ситуацию.

— Неа, не было, — тот самый дерганый парень, который вызывал их в прошлый раз, преданно маячил у врачихи за плечом. Видимо, он тут был еще относительно адекватным, по сравнению с остальными. Во всяком случае, какой-то человечности не утратил, с жалостью глядя на обдолбанного товарища.