Саалама, руси

— Перелом малой берцовой кости, двойной перелом таза. Повреждения внутренних органов. — Интерн по памяти пересказывал операцию, пока откуда-то сзади на его голос не наложился скрипящий стон, сначала едва слышимый, потом неожиданно набравший громкость вместе с коротким выплеском боли. Ленька запнулся.

— Дальше, — Ливанская непреклонно посмотрела на Пантелеева.

— Под общей анестезией была проведена полостная операция. Обнаружены повреждения внутренних органов, образовавшиеся в результате травмирования острыми краями костей таза, по показаниям…

Его голос снова перекрылся громким воющим стоном. Пантелеев замолчал на полуслове, девчонки заметно стушевались. Еще пять минут назад трагедия, случившаяся с их однокурсником, казалась далекой и ненастоящей, будто он лежал в какой-то другой реанимации, совсем не в их отделении. Теперь же она обрела пугающие черты реальных человеческих страданий.

— Дальше, — Ливанская бросила приказ и, резко оттолкнувшись от перил кровати, вышла из палаты. Вернулась она, спустя буквально пару минут, которых хватило, чтобы открыть запираемый шкаф с наркотическими препаратами и подготовить шприц.

Ленька по инерции еще продолжал что-то невнятно бормотать, но его никто не слушал. Всем было не по себе.

— Громче, я не слышу! — хирург прикрикнула с другого конца палаты, закрыв своей спиной стойку капельницы.

Женщина наклонилась, втыкая иглу в трубку.

— Не надо, — Андрей не выговорил, а выплюнул из себя хрип и зажмурился от накатившей волны боли.

Она понизила голос до злого свистящего шепота:

— Ты же сдохнешь! Ты чего добиваешься — болевого шока?!

— Не надо мне промедола. Не коли. — Андрей тяжело задышал, но каким-то неимоверным усилием поднял руку, отводя ее ладонь с иглой.

Несколько секунд женщина была готова сделать по-своему, но потом швырнула так и не использованный шприц на подставку.

— Как хочешь, — бросила сестре: — Уберите. Поставьте спазган. Я не слышу! — она повернулась к Пантелееву, и парень, вздрогнув, зачастил в три раза громче, перекрывая все возможные звуки.

10

10 сентября 2015 года. Четверг. Москва. Восемнадцатая городская больница.

За день в палате многое изменилось: с утра привезли парня с ДТП, а к вечеру Романа перевели в общее отделение. Тот долго прощался с Гадетским — в таких обстоятельствах быстро привыкали друг к другу — даже пообещал было навещать, но потом спохватился и сказал, что будет справляться через сестер.

В одиночку стало тяжелее, особенно с приходом ночи. Спать у Андрея не получалось. Он все время находился в состоянии какого-то вязкого полузабытья, но, как ни старался, уснуть не мог — боль. У Романа тоже была бессонница, и он по полночи травил байки. Рассказывал бородатые анекдоты, какие-то истории из своей жизни, из жизни своих знакомых и знакомых этих знакомых. Гадетский слов почти не разбирал, но мерное журчание голоса не давало забыть, что он еще жив.

От него же Андрей узнал, что место напротив свободно. А на крайней койке лежит овощ — молодой парень с несчастного случая на химзаводе. Второй месяц уже лежит, и к нему редко кто подходит — только катетер промыть, капельницу заменить.

Теперь койка слева, где лежал Роман, была пуста, а напротив хрипло дышал парень с ДТП. Он был такой же тяжелый, как Гадетский, весь переломанный, на аппарате Елизарова, с трубками. Вместо баек тишину теперь резало его надрывное дыхание.

Ночью стало холодно. Открылось окно, и в него задул ледяной ветер, хотя еще несколько дней назад стояла жара. Теперь казалось, что это было в другой жизни. Андрея всего трясло, он слышал, как клацают друг о друга зубы. Озноб невозможно было унять, и вместе с ним, как ему казалось, тряслась и койка, и вся комната. В какой-то момент зашла сестра — была очередь Натальи. Гадетский просил закрыть окно, но та сказала, что ему кажется — окна закрыты, это ему приснилось.

Она вышла, и тогда тот парень с ДТП впервые подал голос. Он сначала стал тихо постанывать, потом бормотать что-то. Обколотый обезболивающими, начал двигаться на койке. Андрей пытался сказать ему, что нельзя этого делать, но тот не слышал — дергался, пытаясь освободиться от дренажей и выдернуть их из живота. Пока одна нога не соскользнула с края кровати. Тогда парень заорал от боли.

С полчаса или, как показалось Андрею, почти всю ночь, тот так и лежал в раскорячку, не в состоянии двинуться и подтянуть ногу. И кричал.

Гадетский тоже кричал — он звал сестру. Долго звал, пока не осип. Парень на койке уже замолчал, а он все кричал и кричал. Стало еще холоднее, от ветра со стола возле окна с грохотом упала и разбилась банка.

Потом Андрей то ли уснул, то ли впал в сопорозное состояние. А когда открыл глаза, было уже светло. Окно заперли, осколки убрали. Парень на койке напротив был с головой накрыт белой простыней — ждали перевозку.