— А я вам говорю — положите в отделение, назначьте анализы, и будем наблюдать.
— Степан Наумович, какие там еще анализы можно назначить, ее вдоль и поперек уже обследовали, я ничего нового не найду. Просто дотянем, что она у нас в отделении умрет.
— Отправьте ее на МРТ. Мне вас что, учить надо?! — доцент яростно пыхтел в трубку.
Ливанская тоже начала горячиться:
— И кто его будет ночью делать?! Вы что, смеетесь?!
Пару секунд длилось молчание, потом Блажко вкрадчиво и раздельно произнес:
— Я вам запрещаю оперировать. За все свои поступки отвечать будете сами.
И бросил трубку. А она знала, что пациентка хирургическая — чувствовала.
Ливанская, молоденькая, полная запала девчонка, не боялась ничего. Даже осматривать моджахеда, сверлящего ее ненавидящим взглядом, который с удовольствием убил бы ее на месте.
При условии, что мог бы подняться с пола.
Разговаривать с ней он тем более не желал, предпочитая умереть мучеником Аллаха.
— Он не хочет, чтобы ты его резала, — Муки покачал головой.
Но та только беззаботно рассмеялась:
— Да плевать мне, что он хочет.
Она явно не понимала ни слова из горячей, обращенной к потолку речи возбужденного пациента. Терапевт сжалился:
— Хочешь, я его опрошу?
— Да на кой черт?! Время только тратить. Сейчас Сэм освободится, и в операционную заберем.
Муки недоуменно нахмурился:
— А откуда ты знаешь, что он хирургический?
— Вижу, — она подняла глаза и, глядя на лицо приятеля, рассмеялась. — Брось, толку мне с их «больно, больно, везде больно». Я на реакцию смотрю. Если больно — сразу вижу, — девушка усмехнулась. — Когда языка не понимаешь, знаешь, как интуиция развивается? Вот зуб даю — хирургический. — И без тени сомнения вскочила, распахнув дверь процедурки: — Абдиз, доктора Сэма зови!
— Патрисия Яновна, Патрисия Яновна, — Янка почти бегом вошла в ординаторскую, после темного коридора показалось, что там ослепительно яркий свет. Стояла ночь, и отделение уже спало, за исключением дежурных. — У вас операция сейчас?
Та неопределенно хмыкнула в ответ и захлопнула историю.
— Патрисия Яновна, вы же обещали взять меня ассистировать. Может сейчас, ведь…
Женщина, не дослушав, раздраженно повысила голос:
— Тебя мне сейчас недоставало. Иди спи, не маячь перед глазами.
Она, не глядя, обогнула раздосадованную девушку и вышла.
12
14 сентября 2015 года. Понедельник. Москва. Восемнадцатая городская больница. 06:10
— Привет.
Ливанская, поджав ногу, села на стул возле койки — операция закончилась всего пятнадцать минут назад. В реанимации уже включили яркий свет, сестры ходили по отсекам — записывали утренние показатели, разносили градусники.
Дренажи у Андрея были убраны, осталась только одна трубка из мочевого и колостома. Парень не спал, лежал — следил за сестрами. В монотонном однообразии палаты это было единственное, за что мог уцепиться глаз.
Двери с грохотом распахнулись, девушки в стерильных зеленых пижамах втолкнули и с дребезжанием повезли между коек каталку с прооперированной пациенткой. Ливанская проследила за ними взглядом от самых дверей до отсека в конце коридора. Гадетский тоже посмотрел на пациентку, потом поднял голову:
— Что за операция была?
Женщина пожала плечами и уклончиво бросила:
— Просто операция, — устало вытянула ноги, коснулась рукой волос Андрея — пальцы моментально покрылись жирной пленкой. — Надо тебе голову обрить, дотронуться противно, — она с усилием потерла затекшую за несколько часов шею.
— Надо. — Он медленно, с усилием, повернулся так, чтобы видеть ее лицо. — Устала?
Ливанская неопределенно покачала головой:
— Да так, — она на пару секунд замолчала, задумчиво глядя в стену, и резко сменила тему: — Уролог не приходил?
— Нет, — Андрей повел головой — на затылке до ломоты болела кожа, волосы слежались и слиплись торчащими в разные стороны колтунами. — А его вызывали?
— Вчера, — она принялась просматривать ночные записи сестер. — Завтра еще раз позвоню.
Парень нетерпеливо хмыкнул:
— Ну так убери трубку сама.
— Ты же знаешь, не я ставила — не мне и убирать.
Он досадливо поморщился:
— Тогда поторопи. Я хочу завтра уехать домой.
Ливанская только вяло улыбнулась — после нескольких часов бесперспективной и бессмысленной работы у операционного стола хотелось полежать — отключиться. В больничной реанимации официальная смертность была под тридцать процентов — девочка с перитонитом сегодня, в крайнем случае, завтра пополнит статистику.
— Я не лягу в общую палату. Тут слишком много знакомых. — Андрей поднял к лицу высохшую, чуть подрагивающую руку и неуверенно отер лоб. — Лучше дома отлежусь.
Она повернулась, посмотрела на него и отложила журнал. В общем, она вполне могла понять звериное желание зализать раны в своем углу, подальше от любопытных взглядов. Но не сейчас.
Ливанская пожала плечами:
— Давай переведем тебя в общую палату. Полежишь пару недель, потом посмотрим.
Но тот ее даже не слушал, уверенно и упрямо смотрел прямо перед собой.
— Я сказал — завтра. Хватит с меня.
13