Саалама, руси

Сначала он жадно ел на кухне, потом сутки спал, наверстывая упущенное. Тридцать первого с утра Дербишев объявил, что повезет ребят встречать Новый год. На вопрос: «Куда?» — только улыбнулся:

— К Матери поедем.

Андрей не то чтобы согласился, а просто вяло пожал плечами. Ему было совершенно все равно. О каких праздниках, лекциях, зачетах могла идти речь, когда денег в кармане двести рублей, а почти каждый день нужна доза.

Последние недели он постоянно, каждую минуту, думал о деньгах, за исключением тех моментов экстаза, когда только-только встречал приход. Андрей уже дошел до того, что стал тянуть время — у него начались ломки. Стоило не колоться два дня, и тело охватывал мучительный неконтролируемый тремор, ладони становились мокрыми от пота, его мутило, а потом и рвало. В первый раз он подумал, что начал грипповать, но тогда Аминка вмазала ему дозу, и все мгновенно прошло. Больше парень себя не обманывал. Было хреново. И страшно.

Он вспомнил о праздниках, только когда про них заговорил Дербишев. Скрутило неприятное беспокойство: Малика. Каждый год он проводил этот день с ней, дарил подарки им с бабушкой. Теперь так не получится, но надо было что-то купить. Иначе Малика сразу поймет: что-то не так, даже если вслух ничего не скажет. А признаться он пока не мог — было отчаянно жаль Малику.

Пришлось снова просить взаймы. В этом месяце у Андрея впервые в жизни появились долги. Ему, конечно, и раньше приходилось перехватывать — тут, там, у друзей и приятелей. В большинстве случаев, когда он забывал дома сумку или они спонтанно собирались куда-то пойти. Но такие долги он покрывал на завтра. Теперь же появились реальные кредиторы, и все деньги, которые должен был прислать отец, были уже расписаны. Как он собирался жить в январе, Андрей себе даже представить не мог.

«Мать» оказалась старым домом, будто из мультфильма про Простоквашино. В какой-то дикой полузаброшенной деревне, добираться до которой пришлось четыре часа. Когда ребята подъехали, вдоль забора уже выстроились две битые двенашки и «Калина» с крашеными дверцами.

Похоже, дом был такой же присвоенный, как и Темова машина. Едва они притормозили, как навстречу выскочили три парня и девица со стоящими дыбом волосами — они бежали зигзагами, высоко задирая ноги — так бывает, только когда человек хорошо под кайфом. Гадетский сразу понял, куда попал. Вставляли тут по-черному.

Парни кинулись к Дербишеву, будто век его не видели. От них здорово тащило перегаром и кислотой. Они горячо, с матом, обсуждали каких-то общих знакомых, сплевывая и сморкаясь в снег.

Андрей зябко вжал подбородок в плечи, глубже зарываясь в шарф, и осмотрелся, не отходя от машины. Мороз мирно сочетался с раздражающим глаза солнечным светом. Удивительно, но они даже додумались прокопать тропинку к двери: дом буквально по крышу утопал в снегу и так перекосился, что непонятно было, можно ли заходить без опаски. У забора один из парней мирно справил малую нужду, потом так же тихо принялся блевать.

— Я в город, — Гадетский решительно развернулся и быстро пошел по единственной в деревне дороге. Где находится трасса, он представлял смутно, но уж не такой мороз, чтобы не добраться. А там можно попутку поймать — и домой, в Москву.

— Эй, ну ты чего? — Аминка нагнала его через три дома. Девушка приплясывала на месте, поочередно поджимая ноги в дутых сапогах и засунув руки глубоко в карманы короткого пуховика. Сейчас она, как никогда, была похожа на нескладного мальчишку-подростка.

Аминка схватила парня за рукав и заныла, заглядывая в глаза:

— Брось, это Серж. Он всегда такой. Сейчас проспится. Ну, Андрюш, ну не порть праздник.

Девчонка встала на цыпочки и, обхватив ладошками его щеки, начала слюняво целовать. Губы у нее были холодные с мороза.

От дома на них уже косился Дербишев. Аминка умоляюще заглядывала в глаза.

— Ладно, пошли, замерзнешь, — Андрей сжал ледяную руку девчонки и повернул обратно.

Дом был полон дыма, магазинной жратвы, дури и водки. Гудели здорово. Сначала обширялись все по кругу. Потом сектанты что-то свое пели, но Гадетского уже унесло, и он плохо помнил.

Артем три часа топил старую печку, прежде чем развалюха более или менее прогрелась. Сам Дербишев даже зимой в жестокий мороз ходил в истертых джинсах и старой куртке, натягивая под нее засаленный свитер.

А вот ближе к ночи стало весело. Когда ребята протрезвели достаточно, чтобы не натыкаться на предметы. Смеяться можно было просто так — под дурью все казалось смешным. Елку они привезли с собой, наряжали всей пьяной толпой. Искусственную, конечно: Мать не любила, когда рубят деревья. Людей она, очевидно, жалела куда меньше — торчками здесь были почти все. А кто не торчал, тот по-черному квасил.

Вместо шампанского чокались пивом, обливаясь пеной. Правда, во сколько, уже никто особо не следил. Может, было еще одиннадцать, а, может, и три.

Потом бегали по единственной улице, пугая жуткими воплями деревенских. Гогоча, катались с горки.