Саалама, руси

Андрей резко дернулся, вырываясь и гулко стукнулся о стену затылком. В ушах зазвенело. Больно тряхнуло где-то внутри. И почему-то мелькнула глупая мысль: «Я сейчас умру».

«Умру. Я умру»

И тут он впервые по-настоящему испугался. В жизни ничего не боялся, с крыши прыгать не боялся, на машине разбиться не боялся, в драку без ножа лезть. И героин попробовать не побоялся. А теперь понял — Аминка умерла. Ее нет и никогда не будет. И его тоже.

Тело затряслось так, что голые пятки начали биться об обтянутую дерматином койку. Под веками закрытых глаз запрыгали точки:

— Нет, не хочу, — он прижал ладони к глазам с такой силой, что заболели глазницы, и замотал головой. — Не хочу. Не хочу!

— Ну вот и славно, — Талищев мирно смочил спиртом вату и неторопливо открыл колпачок шприца.

Андрей сглотнул:

— Давайте разрешение — сам подпишу, — он повернул голову, его все еще трясло так, что зубы стучали друг о друга.

— Дам. Руку вытяни, — мужчина, крякнув, наклонился вперед.

Парень сомневался только секунду, потом выпрямил руку, раскрывая сгиб локтя.

— Н-да, вены-то у тебя не очень, — Талищев неловко пристроил иглу к концу «дороги». Человеку с таким массивным телосложением вообще было нелегко развернуться в крошечном закутке диспансерной процедурки.

— Не попадете. Давайте я сам. — Андрей протянул руку, пальцы дрожали. Но, казалось, он теперь мог попасть в вену из любого положения. В любой ситуации. Вена — как способ жизни.

Гистолог басисто рассмеялся, парень почувствовал короткий укол, и кончик иглы послушно всосал в шприц пробу — белый раствор инъекции окрасился красным.

— Я — и не попаду? — мужчина снисходительно улыбнулся, вгоняя раствор, и потянулся за следующим шприцом.

— Что это было? — Андрей машинально сжал сгиб локтя (последнее время кровь плохо сворачивалась) и перевернулся на бок. Тупая боль скрутила все тело, замутило.

— Витамины, — Талищев уничижительно хмыкнул: — Как вы это называете? Драг-бомба? — мужчина сгреб в ведро использованные шприцы и ампулы. — Извини, ничего другого не будет. На сухую переломаешься.

Во рту разлился кислый вкус, сердце забилось удушливо-часто. Юрий Альбертович понимающе покачал головой, но беспрекословно сказал:

— Ничего, вытерпишь. Ломался уже?

— Да. Два раза, — голос стал хриплым, язык еле ворочался. — Соскочить пытался.

Тот снисходительно усмехнулся:

— Надолго хватило?

Парень выдохнул:

— На сутки.

— Ладно, ладно. В этот раз получится. Держись. — Гистолог ободряюще похлопал его по плечу и вышел, с лязгом заперев за собой дверь.

20

Наркдиспансер. Пресня. 01:00

Один Андрей пролежал недолго. Он даже не ощутил, что прошло несколько минут, прежде чем в процедурку вошли два рослых мужика в застиранных халатах, заставили парня подняться и, пихнув в спину, вывели из кабинета.

Он шел и спотыкался. Мысленно пытался что-то подсчитать и представить, сколько дней ему ломаться. Он торчал месяц… два… На феврале парень запутался, и пришлось считать сначала. Думалось почему-то очень туго. Чем меньше торчал, тем быстрее прочухаешься. Он прикинул в уме и назначил себе срок — пять дней.

Время пошло.

Секунда. Вторая…

— Заходи, — еще один не болезненный, но сильный тычок в спину подтолкнул его переступить через высокий порог железной решетки. Она с лязгом захлопнулась за его спиной. Впереди расстилался узкий длинный коридор.

Стояла уже глубокая ночь. Диспансер освещался тусклыми лампочками в белесых плафонах, полных дохлых мух. Где-то в конце маячило окно, забранное изнутри решеткой.

Андрей перебирал ногами по затертому до блеска бетонному полу и оглядывался по сторонам. Двери, двери, бесконечные железные двери. Снаружи не замки, а толстые стальные щеколды, закрывающиеся только с одной стороны. Стены белые, неровные. Тысячу раз уже виденные агитки — такие висят в метро и в больницах.

— Все, стой.

Мужик, идущий слева, остановился, заскрипел засовом, натужно выворачивая его из паза. И распахнул дверь.

Комната была больше похожа на карцер. Бетонные стены и пол, беленый потолок. Окно маленькое и расположено высоко — только рукой дотянуться. Тоже с решетками — снаружи и внутри. Посредине двухъярусная железная койка с сетчатым дном.

— Давай наверх забирайся.

На нижней лежанке не было днища, будто его проломили насквозь. На верхней лежал тонкий матрас, простынь и комковатая плоская подушка. Андрей неуверенно глянул на санитаров и подтянулся. Дрожащие руки не смогли выдержать вес тела, и сзади подтолкнула чужая рука. Опоры жалобно звякнули, он растянулся на жесткой неудобной койке.

— Руки давай, — голос у санитара был хриплый, испитый, но мужик оказался на удивление сильным. И привычным. На то, чтобы привязать кисти Андрея к спинке кровати, ему понадобилось с полминуты, не больше. Парень даже не успел ничего сообразить, когда второй санитар дернул его за ногу, и таким же замысловатым узлом скрутил щиколотку.