Саалама, руси

Вениаминова оказалась прелестной женщиной. К неожиданной посетительнице отнеслась очень доброжелательно: впустила, предложила чаю, завела долгий разговор. Оказалось, она работает здесь уже больше трех лет. Валеев ушел в Министерство, он теперь, как это говорят, «большой чиновник».

— У нас такой случай был. Я еще молодая была, хохотушка. Вы пейте, пейте чай.

Заведующей было едва за пятьдесят, и выглядела она моложаво. Стриженые волосы хорошо уложены, очки в красивой оправе. Голос мягкий и обволакивающий, располагающий к доверительной беседе. Кабинет при ней сильно изменился: теперь на окнах были ажурные занавески, а в углу стоял большой аквариум, раздражающий шумом насоса.

— Впрочем, мы все такие были, — Дина Борисовна, ударившись в воспоминания, взмахнула полной рукой, — даже инструктор — мальчишка-мальчишкой. Он мне глазки строил, — заведующая покраснела, как девчонка, и Ливанская спрятала усмешку.

Удивительная тема вдруг всплыла в разговоре — в коммунистической юности своей Вениаминова была туристкой-альпинисткой, объездив с клубом «Маячок» весь Урал, а Ливанская в студенчестве тоже лазила по горам. Это общее увлечение расположило заведующую к посетительнице куда лучше долгих обсуждений бывших коллег. От воспоминаний у женщины раскраснелись щеки и загорелись глаза.

— Вы не поверите, мы уже так устали на третий день, — она подошла к аквариуму и включила свет, отчего серые невыразительные рыбки взволнованно заметались: — Идем и уже сами не знаем, чего ищем. До города-то рукой подать. А огней все нет. Ну, решили разбивать лагерь: палатки кое-как поставили и спать легли. А утром встаем, — Вениаминова звучно хлопнула в ладоши и рассмеялась, — а вокруг палаток народ. Люди автобус ждут. Мы лагерь разбили прямо посреди города! Вы представляете, они на работу едут, а на автобусной остановке палатки стоят!

Ливанская рассмеялась, плеснув чаем на подлокотник кресла. Но заведующая не обратила внимания. Она вообще оказалась удивительно терпима. За годы, проведенные в Сомали, молодая женщина стала здесь совсем чужой. Как-то подзабылись нормы поведения. Совершенно автоматически она ставила чашку на колено, а не на блюдце. К тому же, появился акцент: она чаще говорила по-арабски, чем по-русски. И представления о медицине теперь были соответствующие, пещерные. А еще ей постоянно было холодно. И молодая женщина сидела, не снимая теплую куртку. Вениаминова даже будто невзначай щелкнула переключателем, увеличивая мощность маленького обогревателя.

— Сто лет не пила такого чая, — Ливанская уткнулась в чашку и потянула носом теплый согревающий аромат.

— Плохо было с продовольствием? — Дина Борисовна сочувственно протянула руку и придвинула к молодой женщине коробку печенья, будто та была голодающей.

— Последние два года, — та равнодушно пожала плечами и сделала глоток: — Да не то чтобы плохо, просто однообразно. Утром каша, в обед каша, вечером каша, — она с омерзением передернула плечами. — Вообще, даже стыдно было смотреть, как они умирают, и есть самим.

Дина Борисовна села в кресло и несколько минут наблюдала за молодой женщиной, соединив кончики пальцев, а потом задумчиво спросила:

— Вы меня извините, если это нетактично. Но почему вы приехали именно в Россию? Ведь вы… — она вопросительно взглянула, и Ливанская подсказала:

— Полячка. — И покачала головой. — Но, на самом деле, скорее русская.

На похоронах деда Виссариона Рита не плакала.

«Рита». Так звала ее бабушка. Бабушка Вацлава умерла за пять лет до деда. И вот она-то как раз и была коренной полячкой. Детей переправила жить в Польшу еще при Советском Союзе. Там уже внуки родились. Лешек, Вита. И Патрисия — самая любимая.

С родителями Ливанская никогда не была особо близка, с самого детства. Слишком независимая и самодостаточная, она была девочкой деда Виссариона и бабушки Вацлавы. От деда унаследовала характер и страстную любовь к медицине. А внешность — от бабки. Высокая, поджарая, плоскогрудая — настоящая гончая. Непохожая на собственных родителей. Бабушка Вацлава ее обожала.

Виссарион Валерьянович Ливанский умер в возрасте восьмидесяти трех лет, ровно через год после того, как Рита окончательно перебралась в Россию. Почтенный возраст. И почтенная смерть. Тихо, мирно, в своей постели, как и полагается глубоко пожилому человеку — от сердечной недостаточности.

Квартира в Балашихе, по молчаливому согласию родственников, досталась внучке. И была тут же продана. С тех пор Ливанская жила сама по себе — на съемных однушках в Москве.

— Знаете что?

Ливанская вздрогнула и резко вскинула глаза на заведующую.

— Вы мне нравитесь. Я вас возьму.

Молодая женщина удивленно посмотрела на Вениаминову: вот так, с бухты-барахты? Незнакомого человека, проведшего шесть лет в Сомали?

Дина Борисовна увидела ее изумление и совсем по-девчоночьи рассмеялась: