Саалама, руси

— Ты чего? — она недоуменно обернулась.

— Это тебе Рафиз стул починил? — и, не дожидаясь ответа, предупредил: — Ты только на него не садись, ладно? Он ножки перепутал.

Ребята хохотали, хохотали и никак не могли остановиться.

— И кто тебе сказал, что ты рисовать умеешь?

Девочка схватила плакат и потянула на себя. Андрей, выпачканными в красках руками, вцепился в него с другой стороны.

— Можно подумать, у тебя лучше!

— Лучше-лучше! — мальчишка с хохотом потянул ватман, нечаянно опрокинул стакан с грязной водой — забрызганным, и без того неказистый, рисунок стал еще нелепей.

— Да не правда!

— Правда!

Таким родным он не был никогда. Малика смеялась, Андрей смеялся, и у него в глазах плясали знакомые с детства, задорные черти.

29

20 августа 2010 года. Пятница. Москва. Ул. Панферова. 19:30.

— Ты совсем обалдела? С какого хрена?! — парень с силой брякнул стаканом о стол.

Он оживал. Чаще смеялся, больше разговаривал, тащил ее гулять. При виде симпатичных девчонок у него снова начали алчно загораться глаза.

Малика нервно убрала за ухо мешающую прядь — прежде чем сказать Андрею, она долго собиралась с духом — и теперь маялась, внутренне сжимаясь:

— Не кричи, пожалуйста.

Но он будто и не слышал:

— Где ты его вообще выискала?! Он же мудак, недоносок — двух слов связать не может. Да пусть он тебя просто так трахает, замуж-то выходить зачем?!

Малика вспыхнула и почувствовала, как краска заливает лицо.

— Ты что, залетела? — Андрей брезгливо выдохнул.

— Нет, — девушка ни в чем не была виновата, но с привычной неуверенностью прятала глаза, — я просто так решила.

— Да что он тебе сделал? Стул починил?! — он с силой нажал на спинку. Может, и не хотел, но одна из плохо прибитых ножек не выдержала и вывернулась из паза. Андрей яростно сжал кулаки, но ничего больше не сказал — ушел курить на балкон, шарахнув за собой дверью так, что зазвенело стекло.

Малика не умела спорить с Андреем. Даже боялась, когда его глаза вот так сужались, лицо заострялось. Андрей всегда был уверен, что прав.

Она выждала несколько минут, только потом вышла на балкон следом.

Парень раздраженно курил, стряхивая пепел прямо за парапет.

— Слушай, — она еле слышно встала рядом, — так получилось. Он хороший, он обо мне заботится. Ну сам подумай: ты уедешь, а мне что — оставаться совсем одной?

— Я могу не ехать, — он мрачно буркнул и выбросил окурок на улицу. — Не надо валить это на меня. — Андрей уже успокоился, и девушка вздохнула с облегчением — значит пронесет, он плюнет и отступится, позволит делать, как хочешь. Малика покачала головой:

— Не можешь. Юрий Альбертович плохого не посоветует.

— Что ты всегда подо всех подстраиваешься? — Андрей резко и раздраженно повернулся. — Всем угодить пытаешься. Аж тошно. Живи ты своей жизнью!

Малика выдохнула и, собрав мужество, посмотрела ему в лицо:

— Андрей, хватит. Давай просто уговоримся: ты едешь к отцу, а я выхожу замуж.

Он пару секунд смотрел на нее, а потом зло, сквозь зубы, выплюнул:

— Идиотка, — и ушел в квартиру.

30

29 августа 2010 года. Воскресенье. Москва. Ленинский проспект. 02:10

Андрей так и не пришёл на свадьбу. Спорить прекратил, махнув рукой, но и поздравлять отказался. Впрочем, оно только к лучшему — меньше скандалов. Свадьба была не очень: платье напрокат, очередь в ЗАГсе, дешевое кафе с аляповатыми плакатами на стенах, пьяный отец Рафиза.

Малика второй раз надавила на звонок, и дверь с грохотом распахнулась. Андрей стоял босой и встрепанный.

— Вышла? — парень угрюмо на нее посмотрел.

— Да.

Он, ни слова не говоря, развернулся и ушел вглубь квартиры. Малика неторопливо сняла босоножки.

— На.

Когда девушка вошла в комнату, Андрей мятым веником сунул ей охапку роз. Девушка поднесла их к лицу, вдыхая приторный аромат, и спрятала улыбку — красивые, белые. И так много — не сосчитать, все деньги, наверное, выкинул. Рафиз подарил три.

Квартира была перевернута кверху дном: шкафы раскрыты, ящики выдвинуты, на полу распахнутые чемоданы.

— Тебе помочь?

Парень, не оборачиваясь, буркнул:

— Сам справлюсь.

Малика присела на краешек кресла, пристроив букет на коленях. Андрей одну за одной сбрасывал в чемодан стопки книг, потом бережно снял с вешалки костюм и, аккуратно свернув его, уложил сверху. Это был единственный его костюм — отец прислал на выпускной — очень дорогой. Они точно знали, сколько тот стоит, потому что Годфрид Херцег скрупулезно вычел его стоимость из карманных денег сына, разделив ее на шесть месяцев.

Андрей собирал самые ценные для него вещи. Будто уезжал навсегда. Малике отчаянно, до боли, захотелось спросить: «Ты вернешься?». И несколько мучительных минут она была голова это сделать.

Но так и не решилась. Потому что, скорее всего, он сам не знал ответа на этот вопрос. А слушать вранье ей не хотелось.

— Вы где жить собираетесь? — парень хмуро буркнул, выдвигая ящики письменного стола и проверяя, не забыл ли чего.

— С его родителями, — Малика отвлеклась от своих мыслей и перевела дыхание.