Саалама, руси

— Я доверяю интуиции. Не люблю брать кого-то по знакомству, — она пожала плечами. — Тем более, вы пришли как раз вовремя. У меня на той неделе хирург уходит. Прямо скажем, сокрушаться из-за его увольнения я не стану, но место нужно срочно занимать. У меня без малого восемьдесят коек и два дежурства по скорой в неделю. Грозятся и третье поставить. Так что график у нас жесткий. Мед книжка у вас готова?

Ливанская усмехнулась:

— Да. Когда приходить оформляться?

1

01 декабря 2014 года. Понедельник. Москва. Восемнадцатая городская больница. 08:25

— Игорь Валентинович, я бы вас попросила.

Молодой парень с инфантильными усиками глянул на заведующую, покраснел и умолк. Дина Борисовна в обращении с подчиненными удивительным образом сочетала природную мягкость и доброту глаз с просто-таки железной волей. Ливанская, молча наблюдавшая из своего угла, усмехнулась: Вениаминову боялись.

Каждое утро в общей хирургии начиналось с пятиминутки у заведующей. Зал был полон и гудел, как улей. Пузатые хирурги с категориями важно восседали у стола заведующей. Молодые неловко мялись на жестких стульях у окна, теребя на коленях истории болезни.

На новенькую никто не обращал внимания. Она сидела в самом темном углу, поджав ноги, и разглядывала будущих коллег. Был понедельник — время подбирать хвосты. Пятью минутами не ограничатся.

Обсуждали все подряд: от сроков доставки крови до проблем с графиком. Дежурные отчитывались за выходные — ушел вроде бы стабильный пациент, случай предстояло разбирать.

Дина Борисовна выслушивала, сверяла данные по движению больных, утверждала списки к выписке. Хирургия была заполнена на сто десять процентов. Как это возможно, Ливанской объяснять было не надо. А на что сиденья в коридорах? Еще при ней было такое, что стаскивали вместе четыре скамейки, бросали сверху матрас и клали какую-нибудь старушку, у которой родни поменьше — чтобы не скандалили. И за шесть лет мало что изменилось. Тяжелых — четверть. Реанимация заполнена под завязку.

Перечисление проведенных в субботу операций заняло полчаса. Три экстренные — из-за резких ухудшений. Четверо из прооперированных в тяжелом состоянии, двое — в критическом. В пятой палате старушка уходит — сделать уже ничего нельзя. Родственников предупредили.

— Скорая вообще обнаглела — везет без звонка. Двери распахиваются, а у меня ни одного хирурга на месте! Все операционные заняты, анестезиологов свободных нет.

— Кровь привезли поздно. Но я уже замучился ругаться. Дина Борисовна, хоть вы повлияйте! Обещали в три, привезли в семь. Ну как так работать?!

Вениаминова спокойно кивала, делала какие-то пометки, хотя даже у Ливанской уже голова шла кругом.

— А вы свою переливайте. Вам не впервой. — Высокий дородный мужчина, сидящий, выставив вперед яйцеобразное брюшко, громко хохотнул.

Кто-то посмеялся, но большинство стушевались. В чем шутка, Ливанская не поняла, но, судя по тому, как отчаянно покраснел молодой врач, жаловавшийся на службу крови, она была не слишком корректной.

— Степан Наумович, вы… — молодой человек хотел было ответить, но прикусил язык.

Мужчина барски откинулся на стуле, высокомерно оглядев аудиторию. Те, кто смеялись, ответили ему подобострастным взглядом. Остальные предпочли отвести глаза. Степан Наумович Блажко довольно скривил тонкие губы. Нос у него был длинный, узкий и загибался вниз, странно сочетаясь с полными рыхлыми щеками. А вот голос у мужика бабский. Высокий, противный.

— На сегодня хватит. Ильин, с вами мы еще поговорим, — Дина Борисовна взглянула на дежурного и он понимающе кивнул. — И последнее, — заведующая поднялась и сделала жест по отношению к молодой женщине, — новый хирург на место Иванова, прошу любить и жаловать: Ливанская Патрисия Яновна, — заведующая улыбнулась. Молодая женщина, торопливо спустив ноги с кресла, поднялась и сделала приветственный жест к аудитории.

Прокатился короткий вялый гул, хирурги приняли к сведению, не обратив особого внимания. Ливанская так же безразлично кивнула в ответ.

Ну, вот она и устроилась на работу.

Неделя до понедельника прошла странно: то ли тянулась как год, то ли пролетела за минуту. Она пыталась гулять по городу и, к собственному удивлению, не узнавала улиц. Москва изменилась до такой степени, что женщина смотрела на нее будто впервые. Да и все связи в этом городе Ливанская растеряла. А раньше у нее была куча друзей. О ком-то она забыла сама. Кто-то забыл ее. Устарели телефоны, потерялись адреса. Даже те, с кем она работала в больнице, теперь либо уволились, либо перевелись. Осталась только пара приятелей из подмосковных больниц, да один раз ее на улице остановил громкий окрик:

— Рита-Ливанская, это ты?!

Обернувшись, она даже не сразу узнала махавшую ей женщину. Лялька. В институте вместе учились. Тогда они не особенно общались, но сейчас Ливанская была рада видеть даже Алехину, которая теперь была Самсоновой.