Саалама, руси

— Оставайся. Зачем тебе уходить? — мужчина стоял рядом и наблюдал, как она одевается.

Она улыбнулась и отрицательно покачала головой:

— Не люблю спать в чужой постели. Не засыпаю. Только на своей кровати.

Ринат смущенно замялся, неловко потирая шею:

— Слушай, я хочу, чтобы ты знала: у меня никогда ничего с коллегой не было.

Молодая женщина усмехнулась:

— Я знаю, не переживай. Это я захотела. Успокойся. Ты никому не скажешь, я никому не скажу.

Она уже забросила на плечо рюкзак.

— Погоди, — Ринат выставил вперед руку, перекрывая проход к двери, и тяжело вздохнул: — Ну так же нельзя. Я хочу как-то, — он замялся, подыскивая нужное слово, — по-человечески. Давай, — он наконец поднял глаза, — давай в театр сходим, в ресторан. Цветы, конфеты. Ты прости, я, наверное…

— Все путем, — Ливанская рассмеялась и, отодвинув его плечом, распахнула дверь: — Ничего не надо. Проехали.

Она, не дожидаясь лифта, быстро спустилась вниз по лестнице, села в машину и захлопнула за собой дверцу. Мгновенно закоченевшими пальцами неловко провернула ключ зажигания. Чуть приоткрыла окно и закурила, стряхивая пепел, пока прогревается мотор. Страшно хотелось спать, глаза слипались.

Она положила руки на руль и на минуту прикрыла глаза…

Машина из Джамаме не приходила в деревню второй месяц. Санитар растерянно смотрел на нее от дверей в импровизированную предоперационную.

— Ну и что теперь делать? — Хабиб сморгнул: — А что, правда, последняя?

— Последней не бывает, — Ливанская усмехнулась и подавила зевоту. Дренажи кончились — вчера последняя коробка вышла. — Ну, значит, режь капельницы, — она пожала плечами, продолжая ожесточенно скрести мылом руки.

— Вы его прямо сейчас забираете? Подождать нельзя?

— А чего ждать? — девушка вскинула глаза и глянула на свое отражение. Странно, но единственное нормальное зеркало висело именно в больнице. Когда делали ремонт, они от широты души принесли его из барака и поставили над столом с тазами. Рассчитывали, что потом новое привезут. А не привезли.

Выглядела она скверно: синяки под глазами, капли пота на лбу. Неужели малярия? Ливанская уже несколько дней неважно себя чувствовала. Постоянно хотелось спать.

— Нет, Хабиб, сейчас надо оперировать. Не доживет он до завтра. Давай режь капельницы — тебе не впервой.

Медбрат-араб недовольно нахмурился:

— А капать потом чем?

Девушка пожала плечами:

— Не знаю, там разберемся. Давай решать проблемы по мере их поступления.

Она вошла в операционную и посмотрела на лежащего на столе мужчину. Лисото уже дал наркоз. Пациент спал. Спал… И ей тоже хотелось спать.

Казалось, она может спать в любой позе и где угодно: сидя, стоя, на ходу. На секунду девушке показалось, что она отключается, и Ливанская резко тряхнула головой…

5

21 января 2015 года. Среда. Москва. Восемнадцатая городская больница. 08:30

Ливанская молча стояла в углу и не спешила излагать свою версию произошедшего. Этой ночью у Майорова ушел пациент, привезенный по экстренному вызову скорой.

В Сомали было проще. Врачи коротко провозглашали: «Иншалла», — и укладывали покойника в коридоре головой к Мекке. А потом об него все спотыкались до тех пор, пока за телом не приходили родные и с причитанием и песнями не уносили прочь, чтобы с рассветом на кладбище появилась еще одна белая плита.

В восемнадцатой московской районной больнице для разбора каждого смертного случая собиралась патологоанатомическая комиссия. Дина Борисовна вызывала всех, кто присутствовал на операции: хирурга, ассистентов (в данном случае, Ливанскую), анестезиолога, палатного врача и консультантов (если таковых привлекали), дежурного, принимавшего больного, если его привезли по скорой. И, в обязательном порядке, патологоанатома.

Первым отчитывался дежурный, потом анестезиолог, Майоров, ассистентке предстояло докладывать последней. Вениаминова слушала, кивала, то и дело опуская глаза в торопливо заполненную историю. Хирург повторил слово в слово все, что было написано в карте. Во время операции случилось неожиданное катастрофическое падение давления. Остановка сердца. Реанимационные мероприятия не помогли — выдержали, как положено, тридцать минут. Пациенту было шестьдесят пять. Неприятно, но случается.

Вениаминова кивнула и повернулась к Ливанской:

— У вас есть что добавить?

— Да, — женщина нехотя спустила ноги с кресла и поднялась. За всю ночь вздремнуть ей так и не удалось, поэтому и соображалось не очень, и вообще уже чувствовалось, как тело сковывает усталостная апатия. — Вчера все усталые были. Валерий Арсеньевич оперировал после суточного дежурства, я работала вторую ночную смену подряд. Внимание было недостаточно сконцентрировано. У хирургов график очень неудобный, спать хочется.

Майоров издал странный крякающий звук, будто подавился, и покраснел. Разом повисла недоуменная тишина. Ливанская почувствовала, как к ней обернулись буквально все присутствующие, сверля ее непонимающими укоризненными взглядами.