Саалама, руси

Врач сконфуженно замялся. Нервная пациентка, с головы до ног закутанная в складки черной ткани, наотрез отказывалась вступать в диалог.

— Я просто хочу поговорить с вами об операции.

— Ты туда сам придешь! — женщина яростно вскинула ладони, затянутые в перчатки, разразившись гневной тирадой на таджикском.

— Послушайте, давайте сделаем… — на этот раз Патрикееву не удалось даже договорить.

— Харам, харам! Выйди вон! — женщина замахала руками перед лицом, глаза у нее горели, щеки раскраснелись. Всем своим видом мусульманка давала понять — она скорее умрет, чем позволит присутствовать на операции мужчинам. С такой формой фанатизма Патрикееву пришлось столкнуться впервые, поэтому он растерялся. Мужчина сглотнул, спиной чувствуя, с каким любопытством смотрят остальные пациентки. На пару минут взял тайм-аут, а потом на новой, доброжелательной, ноте внес предложение:

— А давайте мы с вами сделаем так, — вдохновенно начал анестезиолог, не обращая внимания на недоверчивое агрессивное выражение лица женщины, — вас привезут под покрывалом. Мы закроем вам верхнюю часть тела, вот до сюда, — мужчина провел рукой линию по своей груди. — У нас есть стойка, мы занавесим все тканью. Я войду со стороны вашей головы и сяду рядом. Так что я ничего не увижу.

Шахназарова на секунду задумалась. Густые черные брови сошлись на переносице, образовав сосредоточенную складку. Ей было за пятьдесят, но, в целом, лицо этой женщины все еще можно было назвать приятным. Патрикеев поймал себя на мысли: «А любопытно, какие волосы под платком?».

— А врач?

Мужчина с неким неподвластным логике чувством стыда оторвался от своих мыслей — удивительно, насколько прилипчивы чужие предрассудки.

— Ну, врач, разумеется, будет женщина. И ассистент, и сестры. Все будет хорошо, не переживайте, — он хотел было по привычке ободряюще похлопать женщину по руке, как делал с прочими пациентками, но вовремя опомнился.

Москва. Восемнадцатая городская больница. 10:25

Патрикеев догнал Ливанскую в коридоре, когда она только выходила из реанимационного блока.

— Здравствуйте. А я бегаю — вас ищу, — он, чуть задыхаясь, подстроился под стремительный шаг хирурга.

— Ну? — женщина глянула на анестезиолога.

— Я по поводу этой пациентки, Шахназаровой. Той, что в платке, — он иронично изобразил руками завязки под подбородком. — Вас же вроде в ассистенты поставили?

— Ну да. Михальчук оперирует, я ассистирую. А в чем дело? — женщина быстро вошла в двери-распашонки, и Патрикеев едва увернулся, чтобы не получить по лицу.

— Требует, чтобы на операции были одни женщины. — Анестезиолог пожал плечами: мол, он и сам понимает — бред, но что поделать?

— С какого хрена?! — Ливанская так резко остановилась, что мужчина по инерции пробежал пару лишних шагов.

— Вы себе график операций представляете? — она поджала губы.

— Конечно, я же в нем работаю. — Мужчина беззлобно улыбнулся. — Но вы же сами понимаете, случай тяжелый. Я по поводу этого с Вениаминовой проконсультировался, она не против. А с Евгением Осиповичем договорюсь без проблем. Ну возьмите операцию, давайте пойдем на уступку. Ведь, честное слово, всем будет легче.

Она укоризненно хмыкнула. Патрикеев благодарно кивнул, быстро сжал ее руку и торопливо побежал дальше, прежде чем хирург передумает.

7

Москва. Восемнадцатая городская больница. 10:40

Она неслась по коридору, сжимая и разжимая кулаки. Для того, чтобы провести такую операцию, требовалось перекроить весь график, перенести другие процедуры, сдвинуть пациентов. Напрячь хирургов, сестер и бригаду анестезиологов. Все, чтобы соблюсти религиозные требования.

— Наумов. — Ливанская распахнула дверь ординаторской и заглянула. Мальчишка-интерн подобрался: — Вы случай панкреонекроза видели уже?

Парень отрицательно покачал головой.

— Ну, пошли.

Интерн подскочил и зайцем рванул за хирургом. Едва успев догнать ее, когда та уже распахивала дверь палаты:

— Кто тут Шахназарова?

И сходу, от дверей, велела заголить живот для осмотра. Мальчишке сделала знак стать слева, чтобы было лучше видно.

Пациентка пришла в ужас и закричала — пустилась в длинную, малосвязную эмоциональную тираду, заламывая руки и призывая в свидетели Аллаха.

— Он мне обещал, обещал! — губы пациентки побелели и тряслись, на лбу выступили капли пота. Молоденький интерн сконфуженно краснел за спиной Ливанской, он бы уже давно выскочил вон, еще когда пациентка начала кричать и биться в истерике, если бы рядом не стояла хирург.

Спокойная и безжалостная, та смотрела на пациентку с неприязнью и брезгливостью.

— У нас график, — женщина холодно взглянула на часы. — Раздевайтесь, я должна вас осмотреть.

— Нет, погоди, — пациентка, едва не плача, вскинула на Ливанскую глаза: — Ты должен! Должен мои законы уважать! — голос ее дрожал.