Сабля князя Пожарского

Чекмай несколько смутился — они были в горнице одни. А быть наедине с женщиной — нехорошо, даже непристойно. Князь дурного не подумает — а комнатные бабы начнут кудахтать да шипеть по углам. Чекмай знал, что хорош собой даже в свои немолодые годы, знал он также, что князь хворает, и это у него на лице написано.

Но вскоре он понял — беседа не для бабьих ушей.

— Пока вы с налетчиками воевали, я докопалась до истины, — сказала княгиня. — Помнишь — искали черную бабью однорядку. Так нашлась. Это точно однорядка княжны Зотовой. Я ее сама оглядела и нашла место, откуда выдрана нитка.

— Княжна? Ночью во втором ярусе нового дома? Быть такого не может.

Глядя на ошарашенного Чекмая, княгиня даже тихо засмеялась.

— Нет, я уж знаю, что не она подожгла сарай. И не она саблю вынесла.

Чекмай усмехнулся — он мог бы и догадаться, что комнатные женщины и девки непременно подслушают разговор с Никишкой и все перескажут княгине.

— Но княжна Васса той ночью бегала в новый дом — как полагаешь, почему?

Задав вопрос, княгиня очень внимательно уставилась на собеседника.

— Этого лишь недоставало! — воскликнул Чекмай.

— Нет, не то. Кабы я прознала, что она спуталась с молодцом, — согнала бы со двора, и с мамкой ее вместе. Мне дурной славы не надобно. Молодец ей полюбился, вот что, и она за ним следила. Мои дуры при ней толковали: не может быть, чтобы тот молодец ни с кем тайно не видался. И додумались, что нет места лучше, чем недостроенный дом, чтобы полюбовницу тайно туда водить. Вот Акулина и пошла смотреть ночью, в черной однорядке, чтобы проскользнуть незамеченной. И не побоялась, вошла в дом. Отчаянная девка… Потом же, когда закричали про пожар, она оттуда убежала. И ей было стыдно про свой доблестный подвиг рассказывать. Когда же я наедине ее строго допросила — она созналась.

— Ведь твои женки все оглядели, где ж она прятала однорядку?

— А не поверишь — на конюшне. Там-то никто бы искать не стал. Мамка зарыла в сено. Потом повинилась и принесла.

— Княжну лучше бы отослать. Кровь горячая, оно и по личику видно. Пока и впрямь ни с кем не спуталась, — сказал Чекмай. — А тому молодцу строго наказать, чтобы и не думал даже.

Княгиня как-то странно поглядела на Чекмая.

— Сдается, он и не думает. А что в голове у молоденькой девки — ему, поди, и на ум не бредет.

— Княгиня-матушка, коли княжна Васса в ту ночь была возле нового дома, статочно, даже на крыльце, может, она что важное подметила? Мне она не скажет, а тебе, поди, сказала.

— Подметила… Она выскочила на гульбище — а оно же еще не огорожено, диво, что вниз не свалилась. Только проку от того мало. Она видела, как с крыльца сбежал кто-то — ей показалось, что в такой же черной однорядке, какова ее собственная. Тот человек был в новом доме. А мужеского или женского пола — она не разобрала, однорядка долгополая, стан надежно скрывает.

— И тот человек побежал к калитке? Тогда — это та женка, с которой Гаврила… Не гляди так. Он на ней повенчался.

— Так что ж не приводит?

Чекмай рассказал, как его воспитанник, несколько дней побыв мужем, овдовел. Княгиня прошептала «Спаси и сохрани», перекрестилась и горестно вздохнула.

— Что еще рассказала княжна? — чтобы отвлечь Прасковью Варфоломеевну от грустных мыслей, спросил Чекмай.

— Ей показалось, будто она видела того, кто поджег сарай. Видела сверху, с гульбища. Когда сарай только загорелся, стали видны очертания — будто черный бес возле адского пламени, так она сказала. Испугалась, конечно. И вот что — бес-то был малого роста. И таков, как их, проклятых, на образах рисуют, тощенький. Я тощих девок, кроме двух, не держу, стыд и срам — люди скажут, что впроголодь кормлю. Все, и комнатные, и дворовые у меня сытые. И кабы девка — она бы в распашнице или хоть в рубахе была. А княжна говорит — бес был, статочно, в портках. Мои девки и бабы портков не носят. Хотя в Смуту всякое случалось…

— Да… Когда нужно от казаков удирать — и на коня по-мужски сядешь, и порты наденешь. Такой грех и батюшка после исповеди отпустит.

— За батюшкой я уж послала. Отец Пафнутий — сам знаешь, он у нас в дому свой человек… Пусть бы пришел, как полагается, и освятил все строения, курятник, конюшню — ну как и впрямь бес?

— Это разумно. Нечистая сила нам тут не надобна, — согласился Чекмай. — Да нет, судя по всему, это был дурень Никишка. Сперва поджег сарай, а потом, дождавшись суеты, побежал за саблей.

— И верно! Как же с ним теперь быть? — спросила княгиня.

— Как? Выбить дурь из головы! Покамест еще чего не натворил! — сердито воскликнул Чекмай. — Он там сейчас с матушкой, а матушка все дитятку простить готова. Могу побожиться — она ведь так и не поняла, что сыночек натворил. А потом? Что было с княжной?

— Она как-то с гульбища добралась до крыльца, тут же прочь побежала и в обход старого дома — к крыльцу, тому, что в переулок глядит. В суматохе никто не заметил, что она была на дворе, не до нее было. Так вот — ты моих баб про нее не расспрашивай. Пересуды мне ни к чему. А знать про ее ночные блуждания — им ни к чему.

— И то верно…