Сага

Понятия не имею, где она может быть, но ее отсутствие до странности похоже на вызов. Не знаю пока, чему именно. Но чтобы понять, на ее родных и близких рассчитывать не приходится.

Одна ее подружка, Жюльетта, когда я ей позвонил, усиленно делала вид, будто с луны свалилась. Реакция Шарлоттиного отца мне и то больше по вкусу. Тот напрямик заявил, что «поздравляет себя с этим разрывом». Слово «разрыв» резануло по уху. Разрыв… Если бы она хоть ушла, как все уходят, с криками, наспех собирая чемоданы и вываливая чохом накопившиеся обиды.

Но Шарлотта ничего не делает как все.

* * *

В отличие от своей дражайшей маменьки, являюсь на работу даже раньше, чем надо. Хождения туда-сюда актеров, явившихся в «Приму» на пробы, меня уже давным-давно не смущают, но сейчас я здорово поражен, столкнувшись тут с самим Филиппом Нуаре, который преспокойно ждет своей очереди. В конце коридора появляются еще трое Филиппов Нуаре, с полдюжины Филиппов Нуаре выходит из кабинета Лины, несколько спускаются по лестнице, а самый распоследний выскальзывает, извинившись, из нашей собственной комнаты. Такое изобилие Филиппов Нуаре несколько сбивает с толку. Пробегавшая мимо Лина успела объяснить, что ей надо набрать шестерых двойников актера для какого-то гэга в новом фильме. Хохмочка на несколько секунд.

Матильда уже на месте и встречает меня с чашкой чая. Хорошеет день ото дня. Пристально смотрю на ее ноги, стоит ей отвернуться. Тут величественно вваливается Старик:

— Кто-нибудь смотрел сегодня ночью? Нет? Ну так, дети мои, вы много потеряли. Особенно хорош разговор Брюно и Джонаса. Можно было подумать, что вернулись сладкие времена экспериментального кино. Полнейшая бредятпна, но, как бы это сказать… что-то такое происходит.

— Это там, где Джонас подначивает мальчишку переступить черту?

— Просто прелесть! Они лицом к лицу, снято с нижней точки, видно только, как в их руках появляются невесть откуда взявшиеся предметы. Сюрреалистам бы понравилось.

На бумаге эта сцена была довольно дерзкой. После очередной дурацкой выходки Брюно Джонас является к нему в комнату и припирает к стенке. Паренек предчувствует, что его ждут нравоучения и ужасные угрозы на случай рецидива. Но вопреки всяким ожиданиям Джонас, сграбастав его за грудки, объясняет, что переступить черту — это вовсе не кража машины и не драка с заклятым врагом. Это не обязательно совершить проступок или набраться для этого храбрости. Переступить черту — это совсем другое, сопляк. Переступить черту — значит проявить свою свободу. Сделать что-то такое, что не продиктовано никакими правилами, никакими требованиями, никакой жаждой реванша. Проявить свою свободу — это…

…Швырнуть скрипку из окна прямо в вечернюю тишину. Что-нибудь гнусавить перед зеркалом на непонятном языке. Бить вдребезги рюмки, преспокойно пыхтя огромной сигарой. Напялить дурацкую шляпу и вести себя так, будто она невидима.

В общем, рискнуть получить удовольствие от того, что другие считают тебя психом. Разом похоронить и рассудительность, и хороший вкус, и принятые нормы. Каждый на этой земле хочет сделать что-нибудь совершенно бессмысленное, не подчиняющееся никакой логике. Но такое, что выразит только его! Эти слова Джонас кричит.

— А масла в сцене нет? — спрашивает Матильда.

— Еще как есть! Снято буквально! В руках Джонаса вдруг появляется увесистый кусок масла, целый фунт. Он сдавливает его пальцами, блаженно осклабившись, и начинает разминать, не меньше минуты в реальном времени. С такой чувственностью, что просто невыносимо. Мальчишка в ужасе.

Джонас ему предлагает сделать то же самое, но это сильнее Брюно, парнишка этого не может и наверняка никогда не сможет. Ведь выставить себя в глупом или нелепом виде не смеет ни один подросток, это для него под строжайшим табу. Он ни за что не осмелится преступить норму до такой степени. Только взрослым хватает на это духу. Обнажив это слабое место, Джонас оставляет паренька с его юношескими метаниями.

Одно несомненно: отныне режиссер «Саги» стал для нас своим. Сегюре, должно быть, подобрал его, как и нас, на свалке. Этот малый с поразительной верностью следует всему, что мы пишем, осуществляя непосредственную связь между нами и горсткой наших зрителей. Луи предпочитает не встречаться с ним, если только тот сам этого когда-нибудь не захочет. Быть может, из опасения что-то разрушить.

Старик пришпилил над кофеваркой еще два письма. Одно от какого-то слегка чокнутого завсегдатая ночных клубов, чей почерк мы еле разобрали. Не говоря уж о стиле.