Сага о Кае Лютом

После тяжелой зимы, во время которой погибло немало сильных воинов, Рагнвальд созвал мужей со всех Северных островов, только вот вчерашним пахарям и козопасам не хватало ни умений, ни сноровки биться с тварями. Это люди все похожи друг на друга: две ноги, две руки, одна голова и одно сердце в груди. Всегда понятно, куда бить и чего ждать. Твари же бывают всякие: порой дольше угадываешь, как ее бить и куда, чем сражаешься.

С одной стороны, такие битвы делают выживших воинов сильнее, дарят им немало рун, но и погибают там гораздо чаще. Хальфсен говорил про сотни убитых, но то было пересказано со слов купцов, да и купцы, поди, не своими глазами всё видели. А как людские пересуды меняют правду, я и сам не раз слыхивал, так что много веры толмачу не давал.

На все Северные острова прославился некий Вагн Акессон, который отважно бил тварей со своим хирдом всю зиму и весну. Я вспомнил того нахального мальчугана, который в еще меньшие зимы, чем у меня, уже был хёвдингом, и порадовался, что он еще жив. Из-за слепого бесстрашия и упрямства Вагну дали прозвище Быкоголовый. Но юный хёвдинг не обиделся, а даже возгордился и велел приделать к своему шлему бычьи рога. Как по мне, глупое решение, ведь с рогами шлем легко сбить с головы или разрубить, зато вполне в духе Вагна.

Впрочем, когда-то и я гордился прозвищем Безумец, не понимая, что это вовсе не похвала. Стюрбьёрн верно сказал: ходить под безумцем не всякий захочет, хёвдинг должен быть разумным. Лучше уж быть Лютым, особенно к врагам, но не к своим хирдманам.

Еще Хальфсен рассказал про ярла Гейра, запомнил его лишь потому, что мы не раз упоминали это имя. Потеряв семью, родовые земли и почти всех воинов, Гейр Лопата решил уничтожать тварей без роздыху. На своем драккаре он ходил вдоль островов и выискивал Бездновых отродий. Его люди гибли, но те, что выживали, получали новые руны, становясь сильнее. Сам ярл всего лишь за год поднялся до восемнадцатой руны, еще немного, и он перешагнул бы через сторхельта. Но с самого начала лета от него ни слуху ни духу. В последний раз его видели в Хандельсби незадолго до появления той морской твари, что перекрыла фьорд. Гейр наспех залатал кольчугу, взял припасы, ушел на север и пропал. Думается мне, на его драккар напало морское чудище и пожрало всех, кто на нем был, потому как на суше вряд ли бы кто с ним сладил.

Ходили, конечно, слухи, будто ярл Гейр получил двадцатую руну и боги забрали его к себе, чтобы оделить новыми дарами, дабы спасти Северные острова, но в такое поверят лишь дети да глупые бабы.

К этому времени похлебка ярлов доспела, и Лавр уже принес большую миску, где в жирном отваре исходили паром куски свиного сердца, печени и легких. Хирдманы вовсю уплетали варево, заедая свежим хлебом и запивая пивом.

Я сидел на склоне холма, выше остальных и подальше от костров, потому видел сразу весь хирд, видел море, лениво накатывающее волны на каменистый берег, видел розовое закатное небо и кривые сосны. Кричали чайки, внизу смеялись ульверы, разговаривая меж собой на смеси языков, чуть поодаль живич играючи рубил дрова. Пристань осталась в стороне, но отсюда я мог различить торчащую мачту «Сокола» и знал, что сразу за ним стоит наша «Лебедушка», так ладью ласково называли в хирде.

Чуть наклонив миску, я отпил похлебку прямо так, через край. И вдруг ощутил, что я дома. Сколько дней мы прошли вместе, сколько рек! А сколько таких ночевок у нас было? Даже с теми живичами, что вошли в хирд последними. Не счесть! Хотя… С того дня, как мы покинули Гульборг, минуло почти три месяца.

Пусть я до сих пор не знал имен всех хирдманов в отличие от Простодушного, пусть не знал, как Дометий, всех их даров, но их огоньки горели во мне! Я слышал их и чувствовал. Возможно, это последний день, когда мы можем так спокойно посидеть. На Северных островах всё будет иначе. Но прямо сейчас я был счастлив!

И даже бубнеж Хальфсена о тварях, битвах, погибших хирдах и опустевших деревнях не особо мешал.

— Кай!

Я вздрогнул, едва не расплескав драгоценную похлебку.

— Кай, с тобой хочет поговорить живич, попросил меня помочь с пересказом, — негромко проговорил Милий, стоя за моим плечом.

— Какой живич?

— Из холмградских, что под Агнием.

— Ну, пусть подойдет, поговорим, — нахмурился я.

Странно, что живич не пошел к своему старшему, к Агнию, а обратился напрямую ко мне.

— Я так ему и сказал: ступай, мол, к хёвдингу, но он отказался. Хочет при всех. То ли боится, то ли говорит не только за себя.

Я отыскал взглядом Агния. Тот горячо спорил о чем-то с живичем Хундра, словно и не знал, что затеял его младший.

— Не пойму что-то, — процедил я сквозь зубы. — Подойти не подходит, говорить хочет при всех, но при том не стесняется послать тебя с вопросом вместо того, чтоб сказать напрямик.

Хальфсен, что прислушивался к нашему разговору, рассмеялся:

— Да он тебя боится. Вдруг ты решишь убить его или там пальцы отрубить? Он же не видел, с чего ты на Хундра взъелся.