Сайт нашего города

– Ну ладно, – согласился он в конце концов. – Вот помню я, как мы попали под бомбёжку. Мы в окопах сидели, и земля так сотрясалась, так нас швыряло из стороны в сторону, что мы даже стрелять не могли. Это уж под конец войны было: тогда немцы особенно бесились. Нас и было-то всего ничего, какой-то взводик, а они нас так обстреливали, как будто перед ними целая вооружённая до зубов армия. А молодым солдатам страшно, они к земле прижимаются, как к мамке, а земля их от себя отталкивает, словно ругает: «Что ж вы, сукины сыны, творите-то со мной?! Вместо того, чтобы украшать меня садами и городами, выворачиваете наизнанку! Чего опять не поделили-то?». Словно хочет сказать, что мы все – её дети. Да и нам, кто уже третий-четвёртый год воевал, страшно. Грохот такой, что даже собственного крика не слышно. А я вдруг начал читать какую-то молитву, сам не знаю, откуда она вдруг всплыла в голове: должно быть, от такого сотрясения откуда-то из закоулков памяти вытряхнулась. Не знаю, как специалисты это объясняют, но бывает, что вспоминаешь даже то, чего и не знал никогда. Словно есть какая-то маленькая клеточка или даже молекула в организме, которая знает всё про всё, где все знания мира за всё время его существования собраны. Так они там и хранятся, а мы об этом даже не догадываемся. И во время боя, когда человек весь напрягается перед возможной смертью, всплывает откуда-то – сам не знаешь, откуда что и берётся. Что-то от далёких предков, которые веками верили в Бога, как дышали, и ты – прожжённый атеист вдруг начинаешь молиться, потому что в тебе где-то сидит их клетка, невзирая на богоборческое воспитание. Меня ведь даже не крестили: батька коммунистом был убеждённым. Я потом уже после войны узнал, что в Православии есть молитва самая главная, и я её тогда в окопе начал читать. Землю зубами грызу и шепчу: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…», а дальше не идёт никак и не пойму, почему. Снова начинаю читать и опять на этом же месте спотыкаюсь. И откуда-то знаю, что там дальше идёт речь о самом главном, о том, как от злой силы себя защитить, а как именно это звучит, не могу сказать, хоть ты тресни и всё тут! Так мне досадно стало, что не смог я тогда эти слова вспомнить… Никогда так обидно мне не было! Думаю, помирать будешь, а самого главного в жизни сказать и не успеешь. И начал орать в голос от досады такой, а немцы как-то сразу стрелять перестали: то ли душу отвели и затихли до следующего боя, то ли что-то другое на них повлияло… Уже тихо стало, а я всё ору, как зверь раненный, словно до кого-то самого разумного во всей вселенной хочу докричаться, чтобы он прекратил это безумие раз и навсегда. А ребята наши вылезли и хохочут надо мной: это ты немцев своим воем распугал. Вот как бывает-то… Смешно?

– Нет.

Мы с Инной приуныли, потому что героический рассказ никак не клеился из данного повествования. Кот Платон распелся от удовольствия.

– Нет, Михал Василич, нам бы про подвиг какой-нибудь, – робко пробормотала я.

– Да кто вам вбил в голову, что война – это место подвигов? – удивился Вишневский. – Это высшее проявление человеческого безумия, самая высшая степень того, насколько человек может сойти с ума. Это жестокость ужасная! Такая жестокость из людей вылезает, что они потом сами не понимают, как такое могли сотворить. Мы же не для того воевали, чтобы вы нам подражали. Ведь, чтобы всё это вам повторить за нами, нужна новая война, а мы-то как раз воевали, чтобы войн больше не было. Вот в чём дело! Сколько людей погибло, а вы что же, теперь тоже будете погибать, на нас глядя? Нет. Надо учиться жить в мирной жизни, а не войнами восхищаться. Знаете, почему после той войны некоторые люди очень быстро умирали?

– Почему? – спросили мы.

– А в том-то и дело, что не хотели вливаться в мирную жизнь. На войне всё понятно и просто было: там каждый день как последний, там не надо заботиться о хлебе насущном. А в мирной жизни надо планировать дальнейшую жизнь, приспосабливаться к житейским заботам. Вот вы видели фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих»? Там в начале герой Шакурова кричит, его ломает, оттого что война закончилась, а у него руки чешутся с шашкой в бой кинуться, так что он не может даже ничем заниматься. Такие вояки на войне востребованы, а в мирное время себе места не находят, мечутся как обречённые. К войне очень легко привыкнуть, к жестокости, к возможности решать любую проблему через убийство. Мирную жизнь обустраивать значительно трудней.

– А как же другие фильмы о войне? Ведь сколько фильмов снято про героизм на войне, – возразила Инна.

– Ай, да ну, – устало махнул ветеран рукой. – Это всё пропаганда. Мне не нравятся эти фильмы. Зачем на войну смотреть? В сумасшедшие дома никто не ходит смотреть на то, что там происходит, потому что незачем здоровым людям на это смотреть. Хотя скоро, может быть, и до этого кто-нибудь додумается.