Сахарские новеллы

– Сержант из легиона? – воскликнула я, как будто это мог быть кто-то другой. – Как он погиб?

– Утром он проезжал мимо того места. Сахравийские ребятишки играли с какой-то черной коробкой, из которой торчал партизанский флажок. Видимо, сержант почуял что-то неладное, вышел из машины и побежал разгонять детей. Кто-то из мальчишек выдернул из коробки флажок, и она взорвалась…

– Сколько детей погибло?

– Сержант накрыл взрывное устройство своим телом. Его разнесло в клочья, а из детей только двоих ранило.

Словно в каком-то тумане я начала готовить для Хосе ужин, то и дело возвращаясь мыслями к утренним событиям.

Человек, на протяжении шестнадцати лет снедаемый ненавистью, в критический миг, не раздумывая, пожертвовал жизнью ради спасения детей сахрави, своих заклятых врагов. Почему он это сделал? Кто бы мог подумать, что он выберет себе такую смерть!

На следующий день останки сержанта сложили в гроб и захоронили в одной из вскрытых могил. Все его боевые товарищи покоились теперь в другой земле, а он… он за ними не успел. Его тихо похоронили в Сахаре. Земля, которую он так страстно любил и так люто ненавидел, стала его вечным пристанищем.

Надгробие на его могиле было очень простым. Спустя какое-то время я пошла взглянуть на него. Надпись на нем гласила: «Сальва Санчес Торрес, 1932–1975».

По пути домой я проходила через площадь, где ребятишки-сахрави пели в лучах заката, отстукивая ритм на мусорной урне. Глядя на эту мирную сцену, трудно было поверить, что у порога война.

Безмолвный раб

Когда нас впервые позвали на ужин в дом одного очень богатого сахрави, мы еще не были с ним знакомы. По словам Али, чья старшая сестра была замужем за двоюродным братом богача, он не приглашал в гости кого попало. Только благодаря дружбе с Али нас, вместе с еще тремя испанскими парами, пригласили отведать кебабов из верблюжьего горба и печенки.

Войдя в белый дом, похожий на огромный лабиринт, я не стала уподобляться другим гостям, усевшимся на роскошный арабский ковер и послушно ожидавшим деликатесов, от которых их, возможно, затошнит. Хозяин-богатей ненадолго вышел к гостям, после чего удалился в свои покои.

Это был пожилой сахрави с весьма проницательным взглядом. Он курил кальян, изящно изъяснялся на французском и испанском, держался непринужденно, но и не без некоторого высокомерия. Развлекать нас, своих гостей, он предоставил Али.

Рассмотрев обложки прекрасной коллекции книг хозяина, я учтиво спросила Али, можно ли мне пройти во внутренние покои и познакомиться с прекрасными женами хозяина.

– Конечно, пожалуйста! Они тоже хотели познакомиться с тобой, но им неудобно к нам выходить.

Я в одиночестве пошла бродить по комнатам в задней части дома, заглядывая то в одну, то в другую пышную спальню с огромными зеркалами в пол, красивыми женщинами, фирменными кроватями, изобилием парчовых одеяний, шитых золотом и серебром, какие не часто увидишь в пустыне.

Как жаль, что Хосе не мог поглядеть на четырех юных и прелестных жен хозяина! Они были чрезвычайно застенчивы и ни за что не желали выходить к гостям.

Я облачилась в скрывающее лицо розовое одеяние и степенно вышла в гостиную. Сидевшие там мужчины немедленно вскочили, решив, что перед ними – пятая жена богача. Мне же казалось, что мой наряд идеально соответствует атмосфере дома, и я решила оставаться в нем, сняв только покрывало с лица в ожидании местных сахарских яств.

Вскоре появилась раскаленная докрасна угольная жаровня. Ее внес мальчик лет восьми-девяти, ростом не выше стула, со смиренной улыбкой на лице.

Он осторожно поставил жаровню в угол, затем вышел и тут же вернулся обратно с огромным серебряным подносом в руках. Покачиваясь, он подошел к нам и поставил поднос на красный узорчатый ковер. На подносе располагались серебряный чайник, серебряная сахарница, ярко-зеленые листья свежей мяты, сосуд с ароматной водой и маленькая печка для подогрева чайника.

Восхищению моему не было предела. Изысканная чайная сервировка привела меня в полный восторг.

Мальчик опустился перед нами на колени, затем встал, взял серебристую бутыль с душистой водой и побрызгал из нее на волосы каждого из нас. Это один из важных ритуалов в пустыне.

Я наклонила голову, чтобы дать ему сбрызнуть мои волосы, и он брызгал до тех пор, пока они совершенно не намокли. Аромат воды тут же распространился по всему арабскому дворцу. Это был волнующий и торжественный момент. Исчез даже исходивший от сахрави тяжелый телесный запах.

Вскоре все тот же мальчик поставил перед нами блюдо с сырой верблюжатиной и установил над жаровней железную сетку. Гости в это время громко беседовали; две испанки рассказывали о том, как они рожали. Одна я молчала и внимательно следила за каждым движением мальчика.