Сакральные вопросы о коммунизме, И. Сталине и человеке

В первой главе мы отметили, что «нельзя до конца понять мышление, не поняв его носителя». Когда благодаря Марксу мы поняли основное противоречие человека, становится понятной зависимость мышления и от человеческих потребностей. Люди часто не понимают друг друга, как и окружающий мир, вовсе не потому, что не способны понять, а потому, что им мешают в этом их собственные, воинствующие потребности. Вопрос об истине смещается к вопросу о выгоде. Истинно то, что выгодно. А не некая-то абстрактная суть.

Фактически животная потребность, возведенная в общественную гипертрофированную степень, правит мышлением. Ей не до истины. Отдельные мыслители глубоко проникали в истину, доходя до сути первого, второго, третьего порядка, но в целом философия была наукой правящего класса и служила отчуждению. И при социализме тоже.

Всем памятен яркий выход на сцену М. С. Горбачева, провозгласившего «перестройку». Мы натерпелись до него: диктатура, репрессии, войны, партийно-номенклатурный режим, бюрократический застой. Он позвал нас в «даль светлую», и мы откликнулись. Как отозвались свое время на хрущевскую «стройку коммунизма». Ни стройка, ни перестройка, ни либеральная вольница счастья не прибавили. А к делу призывались и в дело запускались не творческие, а исполнительские силы. Возбуждались не созидательные, а потребительские желания.

К началу коммунистического строительства, 1961 г., изобретательское и рационализаторское движение насчитывало 2431 тыс. человек. К началу перестройки, 1984 г., – около 14 млн. /статистика ЦС ВОИР/. Но, ни тогда, ни потом руководство страны, хотя новаторы вполне убедительно реализуют высшие, творческие способности, не сочло нужным /как, впрочем, и сейчас не считает нужным/ воспользоваться их позитивным потенциалом. Оно смотрело на творчество новаторов как на частное дело «любителей», путающихся под ногами, вместо того, чтобы увидеть в них субъекта прогресса, движущую силу общественного развития.

С точки зрения понимания законов развития и признания «решающего звена», самыми эффективными способностями являются именно творческие, а из их совокупности – конструктивные дарования. Но задействованы были не эти созидательные, а критические, вне позитива, разрушительные способности и не трудового народа, а самой зависимой, завистливой и потому наиболее продажной части интеллигенции: актеров, режиссеров, журналистов, художников. И трудно реализуемое позитивное творчество одной общественной силы было отодвинуто размашистым, негативно-критическим буйством другой, жаждущей славы, денег и похотливых удовольствий категории людей.

По подсказке Гайдара, она звала себя либеральной интеллигенцией. Но это, разумеется, для сокрытия правды и приукрашивания потребительских слюней. Научное понимание человека не дает права питать иллюзий. Борьба за демократию и свободу – да, но не ценой предательства.

Новаторы обивали пороги всех мыслимых инстанций, чтобы способствовать росту «производительности труда, самого важного, самого главного (по Ленину) для победы нового общественного строя»[19]. А эти, часто самые красивые и, с виду, благообразные люди, ничего не предлагая взамен, трудились – на радио, ТВ и газетах, – чтобы оплевать и опрокинуть все, что народ создал своим тяжким трудом и омыл праведной кровью. Под шумок их критики госчиновники занимались разворовыванием народного добра. Тысячи действительных талантов и гениев, соревнуясь с бюджетными институтами, трудились, как могли, молча в своих сараях и подвалах, считая себя обязанными общему делу, а эти, преданно ищущие глаза хозяина, когда тот выронил кнут, принялись поносить все направо и налево, пытаясь предстать героями-мучениками.

Историю страны они заслонили личными обидами, не сумев понять, что ими пользуются, как девками. Они были «такими талантливыми», а им там что-то недодали, куда-то не пустили, что-то не разрешили, и они… отомстили. Народу, который любил их и боготворил. И принял их критику с доверием, поскольку переносил качества полюбившихся героев на исполнителей ролей и отождествлял их с ними.

Роль Ельцина в уничтожении СССР была чисто технической: указы, подписи, расстрелы. А вот подкуп и использование критических способностей гуманитарной интеллигенции, вольно толкующей законы общественного бытия, были чьей-то находкой. Возможно скрытного Бурбулиса, надутого Шахрая или вечно ухмыляющегося Сатарова. Когда не дают хода положительному творчеству, на поверхность всплывает критическая «отсебятина», отвратительнее философского субъективизма.

Это и определило обесценение коммунистической идеи и откат от нее дезориентированных народных масс. И до сих пор эта интеллигенция, с примкнувшими к ней обществоведами, вместо честных споров об истинности коммунистического опыта, выплескивает из своих мозгов бесконечные помои на действительно существовавшие недостатки и огрехи, чтобы опорочить достижения в целом.