Сакральные вопросы о коммунизме, И. Сталине и человеке

В науке ведутся, есть статьи и в газетах /в №№ 91, 92, 93, 95, 99,103 «Новой Газеты» за 2012 г. в разделе корр. Юлии Латыниной «Целесообразность человека» в соавторстве с антропологом В. Ивановым/, довольно жаркие споры о приоритетах места и времени появления нашего предка. Оказывается, предок зарождался в разное время, в разных широтах /процесс этот был долог/ и с разной степенью определенности как вида. Перекрестные его блуждания и скрещивания делают очень сомнительной версию, что Homo-sapiens явился результатом одного единственного предтечи в линейном ряду претендентов. Происходя из разных мест и смешиваясь между собой во времени и пространствах, предки со всей очевидностью запечатлели в своих генах несколько прародителей. Но почему-то генная инженерия присвоила себе первую скрипку в игре различных мелодий природы на эту тему.

«Нынешнее человечество, – пишет в своей книге „Хищное творчество“ Борис Диденко, – это не единый вид, а семейство, состоящее из четырех видов. Хищные гоминиды – нелюди-суперанималы (сверхживотные ~2%): предельно агрессивные потомки инициаторов адельфофагии; и суггесторы (псевдолюди ~8%): коварные, лицемерные приспособленцы. Суггесторы являются паразитами в отношении более сильных, в отношении же равных себе и слабейших они ведут себя как настоящие хищники. Представители всех „элит“ обществ ведут себя именно так… Нехищные люди, – продолжает источник, – составляют подавляющее большинство человечества, они характеризуются врожденным неприятием насилия. Диффузный вид: конформные люди(~70%), легко поддающиеся внушению; и неоантропы: менее внушаемые люди(~10%), обладающие обостренной нравственностью. Нехищным людям присуща предрасположенность к самокритичному мышлению, не всегда, к сожалению, реализуемая»[20].

Данные видовой антропологии Линнея-Поршнева-Диденко показывают, что видовая идентичность современного человека весьма условна и не укладывается в доктрину единого вида.

Животный предок, поднимаясь на новый уровень существования, неизбежно несет в себе «родимые пятна». Развитые до определенных высот в приспособительной деятельности, эти «пятна» как неотъемлемые факторы определяют его поведение и поныне, пока Человек действительно не «отделился от пуповины». Особенно его держит потребительское начало. Сама социальная форма, аморфная в исходном положении, в собственном движении тоже должна пройти какие-то стадии и подняться до определенных высот, чтобы признать ее состоявшейся, а человека – по-настоящему выделившимся из природы. Его биологические и социальные начала далеки от равновесия, и борьба между ними идет с переменным успехом.

Людоедство из доисторических времен, удовлетворявшееся прежде через зверство к собственным сородичам, при переходе в человеческое общество поменяло свою плотоядность на еще более беспощадную – эксплуатацию чужого труда. Превращение первобытного общества в рабовладельческое, ускоряемое более алчностью хищников, чем разделением труда и обмена, породило, таким образом, власть как более универсальное средство отъема, чем зубы и когти. И с тех пор оно процветает в этом животном эгоцентризме, несмотря ни на какие подвижки отдельных революций и цивилизации в целом. Ценность раба заключалась не в количестве мяса, в нем заключенном, а в количестве прибыли, им даваемой.

Жизнь за чужой счет – это и есть, по сути, не что иное, как превращенная форма каннибализма. С тою лишь разницей, что гибнущий от современного троглодита человек может находиться по другую сторону планеты и не видеть своего кровопийцу-людоеда.

Конечно, пробуждаясь утром к жизни, мы находим вещи в прежнем положении, и нам кажется: все нормально. И лишь вступая в продолжение привычных отношений, мы чуем, что что-то не так. Какой-то едва уловимый диссонанс. Можно свыкнуться и с ним. В действительности несовпадение с ожидаемым мироощущением заложено давно. Реальность отстает от наших желаний.

С переходом от «топорной» практики к «цивилизованному», эксплуататорскому присвоению власть сразу же, продолжая укрепляться физическими орудиями господства, породила в дополнение к этому и ложь как систематизацию торгашеского лицедейства, как идеологическое прикрытие и обслуживание экономического отъема. Древняя Греция и Рим – тому подтверждение. Власть и ложь с самого своего зарождения предполагают друг друга. Власть – для искажения правды и шельмования истины. Ложь – для завоевания и удержания власти. Бесконечная говорильня о правильной власти, о демократии, используется чаще всего для вхождения во власть и последующего ее камуфляжа.

Нет смысла ссылаться на писаную историю – благодаря документам и мировой литературе это стало общим местом. А благодаря историческому материализму К. Маркса и Ф. Энгельса человечество обрело, наконец, научное понимание того, как это происходило при смене одной общественно-экономической формации другой.